Роман с разведкой. Интернет-расследование

Правда, не очень понятно, откуда на квартире Воскобойниковой взялись солдаты. Или она и её гости выступали перед ними прямо с балкона, ведь квартира была на Невском? Надежда Ивановна была, конечно, женщина широкая и авантюрная, но, думаю, всё-таки даже для нее подобная эскапада — это чересчур. Ведь с революцией она теряла всё с такой ловкостью добытое за 1916-й год: место рядом с царицей, любовника — министра, связи в самых высоких сферах и, в конце концов, деньги и эту самую квартиру. Похоже, Юлия Ден пересказала в своих воспоминаниях какой-то слух, а сколько их гуляло тогда по столице. Но что этот отрывок из мемуаров бывшей фрейлины отразил точно, так это отношение к выскочке — Воскобойниковой в аристократическом окружении Александры Федоровны. Однако брак с Садовским и её поведение после того, как он попался на удочку НКВД и стал невольным участником операции «Монастырь», убеждает в неизменности её монархических взглядов до конца жизни.

Об её истинном отношении к императрице можно достаточно определённо судить по материалам допроса Воскобойниковой в ЧСК. Следствие интересовало, что связывало её с Распутиным, а самое главное, что она могла рассказать о встречах царицы с этим «Другом» семьи Николая II. Она утверждала, что «по отношению ко мне Распутин не допускал никаких вольностей». На вопрос, не оставалась ли она в квартире Распутина на ночь, Надежда Ивановна отвечала в стиле оскорблённой невинности: «Ночью не только у Распутина, ни у кого из знакомых не бываю…». Но мы-то с вами знаем, что в этом она лгала. Из её слов на допросе создаётся впечатление, что её тоже волновала степень близости Александры Федоровны и Распутина. Не случайно, рассказывая об их встречах, она ссылается на свои «точные наблюдения». Значит, наблюдала, и наблюдала внимательно. Со слов Воскобойниковой, они всегда проходили в присутствии третьих лиц, хотя бы лакея императрицы. Она отвергает слухи о любовной связи царицы и Распутина. На момент допроса для неё как будто всё еще продолжается время до смерти Григория Ефимовича, и, защищая царицу, она говорит о её поступках в настоящем времени: «Государыня не допускает ничего, что могло бы дать основание для этих слухов…»

Один из современных почитателей Распутина обвинил Воскобойникову в гадком любопытстве. Хотела, мол, поймать прелюбодеев, да ничего не вышло. Но позвольте, кто мешал ей оговорить царицу на допросе в ЧСК? Кто бы доказал обратное? Какая бы была заслуга перед революционной Россией! Она на это не пошла, и за это ей многое прощается. А если вы считаете, что Надежда Ивановна просто в очередной раз солгала, то и в этом случае я всё равно на её стороне.

Кстати, бурная многотомная деятельность Чрезвычайной следственной комиссии закончилась ничем. Найти доказательства «противозаконных» действий деятелей «старого режима», а искали, в первую очередь, доказательства государственной измены, так и не удалось. Хотя в нравственном смысле картина открылась печальная. Незадолго до падения Временного правительства дело было закрыто за отсутствием состава преступления.

Как пережила Надежда Ивановна Воскобойникова бедствия гражданской войны, мне неизвестно. Похоже, она оставалась в Петрограде, потому что именно там, в начале 20-х годов, обнаруживаются ее следы. И оказалось, что эта представительница «темных сил» была вполне благополучна!

— Николай Степанович, вы слышали, Блок умер. Какой ужас! Такой молодой!

— Да, коллеги в столовой говорили. Прискорбно. Я знавал его деда, Андрея Ивановича. По университету.

Застыла неловкая пауза. Надежда поняла, что упоминание о молодости Блока было, конечно, неуместным. Ведь сын Николая Степановича его ровесник. И заторопилась говорить:

— Давайте ваше письмо, Николай Степанович. Я с вокзала прямо пойду в Наркомпрос, это ведь недалеко, на Чистых прудах.

— Он протянул ей конверт. Рука слегка дрожала. Наверное, от старости. Конечно, ему почти восемьдесят.

— Все будет хорошо, Николай Степанович! Ведь помните, в прошлый раз Гринберг уверял, что Луначарский обязательно переговорит с Лениным. Будем надеяться.

— Надежда — это единственное, что у меня осталось. Две недели прошло, а из Москвы ничего. Еще раз извините меня, что опять обременяю вас.

— Да что вы, Николай Степанович! Вы же знаете, как я уважаю вас, вашего сына. Так жаль, что мало чем могу помочь. И все-таки, Николай Степанович, может быть, вы поедете на несколько недель в Царское, в санаторию? Мы вас там подкормим, подлечим?

— Спасибо, но давайте не будем возвращаться к этому разговору, Надежда Ивановна, в прошлый раз я же объяснял мой резоны. Там лестница шестьдесят ступенек, куда там, с моими ногами. Но не это главное, это пустяки. Отсюда я кое-как, но всегда смогу добрести до Гороховой. Тут и версты нет. А оттуда? Спасибо Адолию Сергеевичу, что на Митрофаньевское к жене помог съездить. А из санатории кто меня возить будет? Так что еще раз благодарю вас и разрешите откланяться.

Опираясь на подлокотники обеими руками, он встал и, шаркая ногами, с явным трудом вышел из её маленького кабинетика. Она догнала его у двери.