Вчера вечером, пока кутили в «Максиме» с какими-то немцами, демонстративно хорошо говорившими по-русски, Жеребков не словом ни обмолвился, зачем просил Владимира Кирилловича срочно приехать в Париж. Только при расставании не столько попросил о встрече, сколько назначил её: «Ваше высочество, разрешите завтра утром навестить вас. Прошу о разговоре тет-а-тет». Пришлось ответить: «Жду вас к завтраку, Юрий Сергеевич».
Несмотря на вчерашнее за завтраком Жеребков демонстрировал весёлость, рассказывал о том, что наступление большевиков под Москвой окончательно остановлено и в ближайшие недели, как только просохнут дороги, следует ожидать последнего сокрушительного удара германской армии. Владимир Кириллович страдал еще и от того, что Жеребков смог навязать ему манеру общения, которой он, Владимир Кириллович Романов, покорно подчинился. В зависимости от собственного настроения и желаний он именовал его то «великим князем», «вашим высочеством», то «Владимиром Кирилловичем», а иногда Владимиру Кирилловичу поутру смутно вспоминалось, что этот казачий сын накануне вечером запросто называл его «Володей». А он, Владимир Третий, не только не препятствовал этому, а, напротив, сам называл Жеребкова «Юрой», только способствуя амикошонству.
Завтракали вдвоем. Сенявин, отправленный домой в «Кер Аргонид» под первым пришедшим в голову Владимиру Кирилловичу предлогом, уехал домой в Бретань ещё рано утром. С первым поездом. Уже за кофе Жеребков вдруг спросил:
— Ваше высочество, вам что-нибудь говорит имя Бориса Александровича Садовского?
Владимир Кириллович был несколько озадачен таким далёким от сегодняшнего дня вопросом. Но по нарочитой значительности, с какой он был задан, почувствовал, что наконец-то начинается серьёзный разговор. Ради него, может быть, ему и приходилось всё это время терпеть эти публичные унижения, изображая беспечного гуляку в обществе немецких агентов и Жеребкова, чья беспощадная ненависть к большевистской России пугала его даже больше холодной немецкой уверенности в справедливости неизбежного мирового господства их зловеще-опереточного Третьего рейха.
— Конечно, если мы говорим об одном и том же, человеке, то Борис Садовской — литератор, поэт, довольно известный перед 1917 годом. О дальнейшей судьбе Садовского мне ничего неизвестно. Видимо, он остался в России. А почему Вы спрашиваете?
— Прежде чем я отвечу, позвольте еще одно замечание, Владимир Кириллович. Точнее, утверждение. Перед Новым годом вы получили письмо из Швейцарии, из одной очень уважаемой юридической фирмы, известной способностью долгие годы хранить самые щепетильные и важные секреты самых влиятельных европейских семейств.
На этих словах Жеребкова Владимир поднял руку, желая прервать его, но тот продолжил.
— Позвольте я договорю. Мы не посягаем на тайну вашей корреспонденции. Хотя нам известно от кого вы получили это письмо. Здесь дело в другом. То, что я сейчас вам скажу,
Владимир Кириллович, является государственной тайной Германской империи. Причем тайной, в сохранении которой более всего заинтересованы такие люди как мы с вами, русские патриоты.
Владимир Кириллович, за последние недели перерывший каждую бумагу в архиве отца в поисках документов, способных разъяснить смысл послания, полученного с расстояния в четверть века, и каждый день коривший себя за согласие на арест верного и так много знавшего Графа, понял, что именно сейчас у него есть шанс приблизиться к пониманию того, что хотел ему сообщить убитый большевиками император. И он ответил таким тоном, какой по его представлениям, должен был использовать наследник российского престола в разговоре с подданным, сообщавшим своему государю о государственном секрете. О котором ему, подданному, в принципе, не следовало бы и знать.
— Говорите, господин Жеребков.
Юрий Сергеевич понимающе ухмыльнулся и заговорил, приподняв тон:
— Дело в том, что в России существует и действует тайная монархическая организация, желающая с помощью Германии восстановить в России монархию. Она вступила в контакт с германским командованием. Законным претендентом на русский трон они считают только вас, Владимир Кириллович. Для того чтобы убедиться, что германское руководство рассматривает их как серьёзных партнеров, они потребовали совершенно конкретное доказательство вашей осведомленности об их деятельности.
— А почему вы спрашивали меня о Садовском? Он что, жив и имеет отношение к этой организации?
— Да. Именно он является главой этой организации и через своего связного просил передать вам следующие слова: «Вторая половина шифра у меня». И ещё. Он просил вас прислать в Москву вашего представителя, который должен предъявить ему конверт от того письма, что вы получили перед Рождеством.