Читаем Роман тайн «Доктор Живаго» полностью

«Он прогостил около двух недель, часто отлучаясь в Юрятин, и вдруг исчез, как сквозь землю провалился. За это время я успел отметить, что он еще влиятельнее Самдевятова, а дела и связи его еще менее объяснимы. Откуда он сам? Откуда его могущество? Чем он занимается?»

(3, 285)

В этом контексте делается понятным отчество Юрия Живаго — «Андреевич», — которое заглавный герой пастернаковского романа носит вместе с Петром Андреевичем Гриневым[87]. К «Гриневу» нас приближает также именование (Тоней) брата Юрия «Граней» (3, 207).

Имя Евграфа[88] всплывает впервые в том месте романа, где речь идет о «самозванцах» (3, 71). Брат Юрия Живаго из Сибири или с Урала, оттуда, где вспыхнуло пугачевское восстание. Он наряжен в «оленью доху», сравнимую с «заячьим тулупчиком», которым награждает Пугачева Гринев; к тому же и в пушкинском, и в пастернаковском текстах герои сталкиваются со своими будущими помощниками в буран. Евграф является Юрию Живаго в тифозном сне в виде «духа […] смерти» (3, 206); Гриневу снится Пугачев, сеющий вокруг себя гибель. Приезд Живаго на Урал вызывает у него воспоминания о «Капитанской дочке» или о пушкинской истории пугачевщины:

В местности было что-то замкнутое, недосказанное. От нее веяло пугачевщиной в преломлении Пушкина…

(3, 228)

После неожиданного визита Евграфа в Варыкино Живаго идет в юрятинскую библиотеку, чтобы «затребовать […] два труда по истории Пугачева» (3, 287). Таинственность связи между Юрием Живаго и Евграфом — мотив, цитирующий «Капитанскую дочку»; ср. у Пушкина:

Я думал также и о том человеке, в чьих руках находилась моя судьба, и который по странному стечению обстоятельств таинственно был со мною связан[89].

В конце романа Евграф снабжает Юрия Живаго деньгами: как и Пугачев — Гринева[90].

5.2.

Евграф олицетворяет собой другую, чем та, которая изображена в романе, революцию (пугачевскую), другое большевистской революции. Он анахронистичен.

В эпилоге «Доктора Живаго» Таня, дочь Юрия и Лары, сообщает свою историю Евграфу. В функции Евграфа входит включение пастернаковского романа в жанровую традицию, в круг рассказов о тайне рождения (авторефлексии). Тайный роман Пастернака завершается объявлением о своей принадлежности жанру. Собственно, жанровость романа и является тем, что скрыто в Евграфе.

6. Литература факта

6.1.

Четыре разобранных нами примера еще не дают достаточного основания для того, чтобы сделать решительные выводы о том втором романе, который спрятан под описанием жизни и смерти Юрия Живаго. Но наши примеры однородны и допускают поэтому обобщение, которое мы и предпримем, не претендуя на то, чтобы вынести сколько-нибудь окончательное суждение о тайнописи, встроенной Пастернаком в его роман.

Во всех тех случаях, с которыми мы имели дело, Пастернак устанавливает — тем или иным способом — эквивалентность между своими сугубо литературными героями и реальными историческими фигурами, будь то Маяковский, Юсупов, Штирнер, Пугачев и т. д. Имплицитный роман, в отличие от эксплицитного, фактичен (пусть даже Пастернак и адресуется к факту, работая с литературными текстами, посредующими между его романом и историей, вроде «Капитанской дочки»), Dichtung для Пастернака имеет право на существование лишь в своем тождестве с Wahrheit. Суть литературы, вымысла, по Пастернаку, — в переводимости литературы в истину. Тайна художественного текста заключена в том, что он, о чем бы ни вешал, говорит о действительном.

Вообще: все романы о писателях прототипичны, прикреплены к конкретным лицам и обстоятельствам (ср. хотя бы «Козлиную песнь» и «Труды и дни Свистонова» Вагинова, или «Мастера и Маргариту» Булгакова, или «Пушкинский Дом» Битова). Их трудно читать, не зная подразумеваемых ими реалий. Писатель перестает только вымысливать, когда он делает предметом литературы себя и свое ближайшее окружение. Литература о литераторах не вполне литературна. «Доктор Живаго», роман о поэте, входит в этот ряд текстов с прототипической основой. Но, как представляется, пастернаковский роман с его приверженностью действительной истории выполнял, кроме обычного в случае рассказов о творческой личности, еще и особое задание: «Доктор Живаго» был создан как результат полемики (начавшейся в «Охранной грамоте»[91]) с лефовской теорией литературы факта. Опираясь лишь на фактическое положение дел, в романе аргументирует Комаровский — Маяковский, когда он похищает Лару из Варыкина. Роман же Пастернака доподлинен даже и как выдумка.

6.2.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Основы физики духа
Основы физики духа

В книге рассматриваются как широко известные, так и пока еще экзотические феномены и явления духовного мира. Особенности мира духа объясняются на основе положения о единстве духа и материи с сугубо научных позиций без привлечения в помощь каких-либо сверхестественных и непознаваемых сущностей. Сходство выявляемых духовно-нематериальных закономерностей с известными материальными законами позволяет сформировать единую картину двух сфер нашего бытия: бытия материального и духовного. В этой картине находят естественное объяснение ясновидение, телепатия, целительство и другие экзотические «аномальные» явления. Предлагается путь, на котором соединение современных научных знаний с «нетрадиционными» методами и приемами способно открыть возможность широкого практического использования духовных видов энергии.

Андрей Юрьевич Скляров

Культурология / Эзотерика, эзотерическая литература / Эзотерика / Образование и наука
60-е
60-е

Эта книга посвящена эпохе 60-х, которая, по мнению авторов, Петра Вайля и Александра Гениса, началась в 1961 году XXII съездом Коммунистической партии, принявшим программу построения коммунизма, а закончилась в 68-м оккупацией Чехословакии, воспринятой в СССР как окончательный крах всех надежд. Такие хронологические рамки позволяют выделить особый период в советской истории, период эклектичный, противоречивый, парадоксальный, но объединенный многими общими тенденциями. В эти годы советская цивилизация развилась в наиболее характерную для себя модель, а специфика советского человека выразилась самым полным, самым ярким образом. В эти же переломные годы произошли и коренные изменения в идеологии советского общества. Книга «60-е. Мир советского человека» вошла в список «лучших книг нон-фикшн всех времен», составленный экспертами журнала «Афиша».

Александр Александрович Генис , Петр Вайль , Пётр Львович Вайль

Культурология / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное