Роман в письмах

Хотела посмотреть тот ролик, что есть на моём телефоне, единственный, с тобой — там, где ты пел мне «Лучинушку». Не смогла даже первый кадр выдержать — реву и реву. Наверное, потому что с утра у нас ливень — заливает таёжный пожар душ. А то нечем будет дышать земле… Мне.

И Ларисе Миллер:

Так надо, чтоб легко дышалось,

Но почему-то сердце сжалось,

И улыбаться нету сил,

И если бы Господь спросил

Что ранит, что дышать мешает,

Желанной лёгкости лишает,

Терзает душу, застит свет,

Я разрыдалась бы в ответ.

Знаешь, родной мой, у нас не поют птицы. "Птицы не поют, деревья не растут… горит и кружится планета, над нашей родиною дым" — буквально именно так. А главное — со мной нет тебя. Шесть нескончаемо тягостных дней. Десять дней как десять тысяч лет… Видела вчера на улице тётку, похожую на покойную тётю Фросю из Ялты… Она могла бы отписать мне свой дом и спрашивала моего желания. Я поскромничала, соседи захватили сразу после её смерти. Теперь вот лето сижу в Красноярске, глотаю дым пожарищ — как все. Всё правильно идёт в моей жизни, слава Богу — вижу, понимаю и именно поэтому могу жить. Понимание, что ты, мой добрый, перед Богом стараешься правильно поступить — только оно одно и даёт мне возможность жизни. Хорошо мне с Тобой быть, Господи, " паче старец разумех, яко заповеди Твоя взысках"… Святой Златоуст очень жалел Олимпиаду и писал ей длинные письма, утешая. Духовник давно мне их советовал читать, но так случилось, что сегодня, в день святой Олимпиады, читаю. И меня, ещё вчера утром переполненную рыданиями, утешает сам Златоуст.

"Если же ожидание печалит тебя, то пойми, что и оно для тебя не безполезно, а принесёт тебе великую награду, если ты будешь мужественна, не станешь произносить ни одного горького слова, а будешь и за это прославлять Бога, что ты действительно постоянно и делаешь.

Перенести разлуку с любимой душой — это подвиг немалый, для него нужны и очень мужественная душа, и любомудрый ум. Кто это говорит? Если кто умеет любить искренно, если кто знает силу любви, тот знает, что я говорю. Но, чтобы нам не блуждать в поисках искренно любящих (а действительно, это — редкое явление), поспешим к блаженному Павлу, и тот скажет нам, как велик этот подвиг и сколь великой души требует он для себя. В самом деле, этот Павел, совлекший с себя плоть и сложивший тело, обходивший вселенную почти обнаженной душой, изгнавший из духа всякую страсть, подражавший бесстрастию бестелесных сил, обитавший на земле, как бы на небе, стоявший вверху с Херувимами, участвовавший с ними в той таинственной песни, хотя и переносил без труда все остальное, как бы страдая в чужом теле, — и тюрьмы, и узы, и изгнания, и бичевания, и угрозы, и смерть, и побиение камнями, и погружение в море, и все виды наказания, — но, разлученный с одной любимой им душой, он так был расстроен и смущён, что тотчас и ушёл из города, в котором ожидал увидеть любимого человека и не нашёл его.

…О, душа, совершенно претворившаяся в саму любовь! Как только был разлучен с одним только братом, уже говорит, что сделался одиноким, и это тогда, когда имел с собой многих других.

Вот об этом постоянно заботься и сама, и чем это дело для тебя мучительнее, тем более считай его полезным, если переносишь с благодарностью. Ведь не только наносимые телу удары, но и страдание души приносит неизреченные венцы, и душевное страдание даже больше, чем телесное, если поражаемые переносят с благодарностью. Подобно тому, как если бы ты мужественно переносила терзания и бичевания тела, прославляя за это Бога, то получила бы большое вознаграждение, так точно и за эти страдания души ожидай теперь великих воздаяний. Ожидай же и того, что, во всяком случае, ты опять увидишь нас, освободишься от этой скорби и получишь происходящую из печали большую прибыль, и тогда, и теперь".

Слава Тебе, Боже! Когда Ты утешаешь, всё могу вынести! Сам Златоуст написал! Кому? Мне!?

Письмо 14.

А когда ты всё же приедешь, даст Бог, верю — приедешь, то я упаду тебе на грудь и буду плакать, пока твоя рубашка вся насквозь не промокнет горькими моими слёзками — так мне кажется в глупых мечтах.

Л. Миллер

С чем проснулась?

С печалью, с печалью.

День манил ослепительной далью,

Той, которой для смертного нет,

И слепил этот божеский свет,

Свет несбыточный, свет небывалый,

Переменчивый, розовый, алый,

Золотые на синем мазки —

Цвет тревоги моей и тоски.

Вот. Так девятый день коротаем с Л. Миллер:

Не лечу, не загораюсь,

Из последних сил стараюсь

Жить, дышать, передвигаться,

Поутру за дело браться.

День воркует и щебечет,

Но души моей не лечит.

И до самого заката

Улыбаюсь виновато.

Послано и ей такое, чтоб голос был неповторим… Такого чуда, как Лариса, ещё поискать — Набоков о ней сказал, наверное: «Так мелочь каждую — мы, дети и поэты, умеем в чудо превратить, в обычном — райские угадывать приметы и что ни тронем — расцветить». Видно, настрадалась её родная душенька! Спаси её, Господь.

Причитаешь и плачешь, и маешься. Что ж,

То ли будет ещё. И не так запоёшь.

И не так запоёшь. Это всё — шепоток.

Бесконечен страданий и бедствий поток.