Роман-воспоминание

* * *

Послехрущевская геронтократия вымерла в первом пятилетии восьмидесятых годов: Косыгин – в 80-м, Суслов и Брежнев – в 82-м, Пельше – в 83-м, Андропов и Устинов – в 84-м, Черненко – в 85-м. С ними ушел в прошлое брежневский период нашей истории. Его потери в экономике, политике, морали были не меньше, чем в сталинскую эпоху. Впрочем, не будем их сравнивать. Одна эпоха вытекала из другой и завершилась тем, что предыдущая подготовила – крахом Советского государства.

Годы брежневского правления называют «спокойными». Это было спокойствие обреченных. Не было трагедий и ужасов сталинского террора, но неумолимо надвигались распад и хаос. Маразм лидера распространился на общество, искалечил целые поколения, они стали легкой добычей нынешних хищников и мародеров.

28

Образованные люди нужны были Сталину для создания индустриальной державы. Но интеллигенция стремится мыслить самостоятельно, это опасно для государства, основанного на единомыслии. Сталинская философия: интеллигенцию надо или уничтожить, или купить. А еще лучше – одних уничтожить, других купить.

Брежнев тотальный террор заменил выборочным, неугодных сажал в психушки, высылал из страны, создал разветвленную контролирующую бюрократическую систему. В Москве было три Союза писателей – СССР, РСФСР и Московская писательская организация. Все со своими председателями, секретарями, заместителями, помощниками, консультантами, референтами, делопроизводителями. Сверху – кураторы, инструкторы, инспекторы, уполномоченные, цензоры, ЦК КПСС, горком, райком, Министерство культуры, Главлит. Все это войско должно было присматривать за писателями, чтобы не вольничали, не умствовали, не критиканствовали, а воспевали бы, восхваляли и прославляли. Литературное и над-литературное чиновничество было частью правящего класса, столь же подозрительное, кастово-высокомерное.

Председатель Московской писательской организации Сергей Михалков, один из соавторов гимна СССР, отразил философию этой касты в басне «Трудный хлеб»:

Трудился добрый конь в упряжке при подводе

Он на конюшню привозил овес,

А вывозил навоз…

Он знал, что рысакам и чистокровкам

То, что положено по штату, то дано.

И конь завидовал их стойлам, их подковкам,

Подстриженным хвостам, холеным гривкам, но…

Ни разу он не видел ипподрома…

Так гражданин иной судить-рядить берется

О тех, кто на виду, и как кому живется.

Кабинет Михалкова со всеми телефонами занимал оргсекретарь Ильин, Михалков появлялся на полчаса в день, не снимая пальто, клал руку на трубку вертушки. Любил помогать людям, спрашивал:

– Кому звонить?

Ильин:

– Промыслову. (Председателю Моссовета – А. Р.)

Михалков ( набирает номер ):

– Владимир Федорович? Михалков приветствует. Здравствуйте. ( Прикрывает трубку ладонью .) Что просить?

Ильин:

– Квартиру… Коротун…

Михалков ( в трубку ):

– Я насчет квартиры товарищу Коротуну… Сколько можно, Владимир Федорович, просим, просим, пишем, пишем… Что? ( Прикрывает ладонью трубку. ) Когда обращались?

Ильин:

– Два года назад… Персональный пенсионер.

Михалков ( в трубку ):

– Два года пишем… Ну, как можно? Старый член партии, персональный пенсионер, а ведь работает, прекрасный писатель… Крепкий мужик… А как же, я его знаю лично, наш золотой фонд… Спасибо, Владимир Федорович, спасибо. Что? ( Прикрывает ладонью трубку .) Как имя-отчество?

Ильин:

– Галина Васильевна.

Михалков ( в трубку ):

– Галина Васильевна… Нет, нет, вы не ослышались. Повторяю: Галина Васильевна.

Ильин:

– Коротун.

Михалков:

– Галина Васильевна Коротун, взяли на заметочку, Владимир Федорович? Спасибо, дорогой, доброго здоровья.

И ничего, сходили такие «опечатки», свои ведь люди, чего там!

Еще в пятидесятых годах, зимой, жил я месяц в Малеевке, за столом со мной сидел некто Поликарпов, человек приветливый, общительный. После обеда мы с ним обычно прогуливались. Как-то он показал на один корпус: «При мне строили».

Оказалось, тот самый Поликарпов, который был «политическим комиссаром», фактическим хозяином в Союзе писателей, оргсекретарем. Мало кто в то время не знал знаменитой сталинской фразы, брошенной Поликарпову, когда тот стал жаловаться на писателей: «Других писателей у меня для товарища Поликарпова нет, а другого Поликарпова мы писателям найдем». На следующий день Поликарпов очутился в Педагогическом институте заместителем ректора по хозяйственной части. В Малеевке, как я заметил, писатели его сторонились, слишком крупная фигура еще недавно. Со мной Поликарпов был прост, приветлив, мы общались.