Роман женщины

— Есть еще средство, — сказала Юлия с некоторой нерешительностью; ибо, кроме того что она сама предлагала это средство, она понимала, что оно слишком унизительно для бедной Мари.

— Какое? — спросила последняя.

— Поезжайте, не теряя ни минуты, в К*** и получите пакет, посланный на имя вашего мужа.

— Правда, это можно сделать, — отвечала Мари, чувствуя все унижение предлагаемого средства. — Но только я не решусь на такой поступок. Обманывать еще, обманывать всегда — к чему? Не лучше ли теперь, тотчас же прекратить жизнь? Благодарю, однако, и за это, умирая, я буду жалеть, что пренебрегла вашим советом.

И, растворив двери, она вышла. Чтобы не упасть с лестницы, Мари должна была держаться за перила; однако же кое-как она добралась до кареты, села в нее и поехала домой, не обращая внимания на фиакр, который следовал за нею.

Юлия, оставшись одна, не могла не содрогнуться от внутреннего ужаса, возбужденного своими деяниями. По совести, она чувствовала всю их гнусность, для которой не было ни оправдания, ни прощения.

— Надо забыться, — проговорила она и позвонила. — Стакан рому! — сказала она вошедшей Генриетте.

— Сударыня… — начала было последняя, как бы желая открыть что-то своей госпоже.

— Слушай, что я говорю, и исполняй скорее, — возразила та.

— Что-то случилось у нас, госпожа тоскует, — говорила Генриетта Жану, — она требует рому.

Час спустя после этого Юлия, растянувшись на кровати, спала тяжелым и лихорадочным сном.

Генриетта, войдя на цыпочках в спальню своей госпожи, увидев ее в таком положении, решилась завтра сказать ей истину.

XIII

Мари, приехав домой, едва имела силы добраться до своей комнаты. Здесь она в изнеможении опустилась в кресло, и в этом немом отчаянии она не могла ни молиться, ни думать. Прошедшее, настоящее и будущее — все слилось для нее в одно горе, переполнившее ее душу до того, что она не старалась даже ни обдумывать своего положения, ни разбирать своих страданий. Отрывистые, бессвязные слова, слетали по временам с ее губ; но эти слова не служили выражением ни ее мысли, ни ее чувств, и, казалось, язык, произнося их, хотел только напомнить телу, что оно еще не умерло вместе со смертью души.

«Умереть! Да, должно умереть!» — повторяла бессознательно Мари, не отводя глаз с одной точки и проводя рукою по лбу, как бы для того, чтоб откинуть назад свои волосы, которые казались ей невыносимой тяжестью.

— Что с тобою, дитя мое? — спросила ее Марианна, становясь перед нею на колени.

— А, это ты, Марианна? Знаешь ли ты, что я погибла! Эмануил убьет меня, если я не умру сама до его возвращения.

— Что говоришь ты, дитя! Ты с ума сошла! Опомнись, ради Бога!

— А, да! — возразила Мари. — Я еще не все сказала тебе… грустно!.. Я так любила мою дочь!.. И как все это случилось… Боже, Боже мой!

— Что такое? Скажи мне, что тебя мучит, дитя мое? — спрашивала старуха. — Разве я не заменяю тебе покойницу мать? Разве я не могу посоветовать тебе? Разве ты перестала любить меня?

— Да, ты любишь меня, все меня любят! А я? Я обманывала всех!.. Марианна, моя добрая Марианна!..

И несчастная Мари бросилась на грудь своей кормилицы. Она оставалась несколько минут в таком положении, не решаясь начать рассказа этого тяжелого дня.

Вдруг сильный удар звонка раздался в передней. Мари вскрикнула.

— Это он! — вскричала она в ужасе.

— Кто он? — спросила Марианна, невольно разделявшая страх своей госпожи.

— Эмануил! Он убьет меня! — отвечала Мари, отыскивая место, куда бы скрыться. Звонок раздался в другой раз.

— Не может быть, чтоб это был твой муж, — утешала ее Марианна, — он еще не приехал.

— Отвори скорей, — сказала Мари, — я готова на все!

Марианна вышла исполнить ее приказание. То был Леон.

— Дома г-жа де Брион? — спросил он.

— Дома, сударь, — отвечала Марианна.

— Я должен ее видеть, — сказал маркиз, и, не ожидая ответа, он вошел в комнату.

— Опять он! — сказала Мари, увидев вошедшего Леона.

— Мари! — произнес де Гриж, подходя к ней. — Мне нужно было вас видеть.

— Я знаю, что вы хотите сказать мне. Вам обязана я своею гибелью, вам — который, отдавшись одной женщине, хладнокровно и подло разбил и честь, и счастье другой, которая не сделала вам никакого зла, которая никогда не любила и не любит вас!.. Оставьте же меня теперь!

— Не будьте жестоки, Мари! Мы оба — жертвы случая, и я клянусь честью, что вам не за что упрекать меня.

— Что же вам нужно еще от меня? Да, я ваша, ваша! Но зачем же вы пришли отрывать меня от колыбели моего ребенка?

— Мари, я только что видел вашего отца.

— Моего отца! Вероятно, он уже знает все?..

— Он ничего не знает.

— О, как бы я хотела, чтоб он узнал истину как можно позже!

— Послушайте, Мари. Я понимаю, что вы должны ненавидеть меня в эту минуту как человека, который поверг вас в эту бездну несчастья. Но в то же время я не могу упрекать себя ни в чем, кроме как в той бесконечной любви, которую вы зажгли в моем сердце. Верьте мне, я готов отдать и жизнь, и честь, чтоб избавить вас от этих слез.

— Где вы виделись с моим отцом? — спросила Мари.