– Может быть, завтра, – закончил Заш, все еще не глядя мне в глаза. Затем, уже громче, он скомандовал: – А теперь возвращайтесь в свои покои, гражданка.
Я повиновалась, не уверенная в том, что только что услышала. Не веря, что слова исходили из уст Заша. А потом вдруг закружилась голова от их смысла. Папа был прав – если цепляешься за надежду, будь готова к неожиданностям.
На следующий день я стала нервничать. Заламывать пальцы. Скручивать салфетки. Пощелкивать большим пальцем по книгам, чтобы услышать шелест страниц. Дурачиться с Джой до тех пор, пока не довела ее до крайнего возбуждения. Она была настолько напряжена, что даже не могла лизнуть меня в лицо.
Наконец, время пришло.
Иван и Заш проводили нашу семью в сад, а я отстала. Заш не подал никакого сигнала, но я слышала голос коменданта снаружи, а это означало, что его кабинет пуст.
Словно тень, я проскользнула внутрь и захлопнула за собой дверь. Его кабинет выглядел почти так же, как и в прошлый раз, только пустых водочных бутылок теперь стало вдвое больше. Я не знала, где искать. Никаких новых сундуков. Никаких новых бочек или ящиков.
Но потом, осматривая грязные полки, я увидела…
Круглый деревянный сосуд с серебряной росписью и крошечной пробкой, заставившей меня предположить, что в нем духи. Чернила для заклинаний Заша.
Никаких вещей с облавы Авдеев не получал. Он, вероятно, ничего об этом не знал. Заш… Это он положил сюда свой пузырек с чернилами для заклинаний. Для Алексея.
У меня перехватило горло, я схватила флакон и выскользнула из кабинета буквально через две минуты после того, как вошла. И мне захотелось плакать. Потому что эта доброта – доброта Заша – взволновала меня.
Я никогда не смогу отблагодарить его должным образом. Он не знал, что я в курсе, что это была
Возможно, это был какой-то коварный план. Но наше общение, исполненное надежды на понимание, не позволяло поверить в подобное. Заш сказал, что единственное общее у нас, – готовность сделать все, чтобы помочь любимому человеку.
Он видел боль Алексея и горе, которое она причиняла всем нам.
И хотя мы оставались пленниками под его надзором, Заш чувствовал сострадание. Он показал мне это сегодня. И я обожала его за это.
9
Рисуя магическое слово на бледной коже брата, я напевала мелодию, которой научил меня Распутин, и сосредоточила все свои мысли на заклинании облегчения. Настоящие чары сочетали в себе правильное слово, должную концентрацию и верную мелодию. Какая-то часть меня хотела попробовать найти новое слово – то, что не только облегчит боль, но и решит проблему, – но я даже не знала, с чего начать.
Положив ладонь на символы, закрыла глаза и продолжала напевать. Это была короткая мелодия – Распутин всегда подчеркивал, что магия заклинаний – смесь чернил и мастерства. Что-то проснулось во мне, пока я напевала. Какое же удовольствие делать это! Учиться, помогать…
Если мне не быть княжной, хочу стать магом. И сейчас больше, чем когда-либо.
Чернила под моей рукой шевелились, как нетерпеливый червяк. Приведенные в действие. Готовые к использованию.
–
Я подняла руку как раз вовремя, чтобы увидеть, как заклинание впиталось в кожу Алексея. Брат откинулся на подушку с довольной улыбкой на лице.
– О-о, это гораздо лучше, чем аппарат доктора Боткина.
– Сработало! – Я уставилась на окрашенную кожу, пораженная тем, что могу сотворить магию.
Да, я хотела учиться, хотела стать сильнее. Но оставшиеся чернила для заклинаний едва ли на пару сантиметров заполняли бутылку. Заш перелил – или использовал – некоторое количество, прежде чем поставить флакон в кабинет Авдеева. Это нисколько не убавило ценности его дара, но
Если нас скоро спасут, ему понадобится вся помощь, которую он сможет получить.
– Может быть, завтра я выйду в сад без стула.
Алексей заставил себя сесть.
– Только не выдавай меня, – проворчала я.
– Ты ожидаешь, что я буду
Я сунула бутылку в карман.
– Я должна была попытаться.
Алексей, нахмурившись, следил за моими движениями.
– Откуда у тебя чернила?
Я подняла брови в притворной обиде.
– Ты ждешь, что я раскрою свои секреты?
– У нас с тобой нет секретов.
– Верно. –
– Угу, – он знал, что я говорю ему не всю правду, – выкладывай, Швыбзик.