Романовы. Пленники судьбы

В конце февраля 1881 года начался Великий Пост. По православной традиции в пятницу, накануне исповеди, все просили друг у друга прощения. Александр не выказывал своеволия, вел себя внешне как полагается, Мария же Федоровна не смогла с собой совладать. Быстро стало известно, что Цесаревна проявила своеволие и, встретившись в Юрьевской, отделалась лишь рукопожатием, но не обняла и прощения не попросила.

Царь был взбешен и устроил Марии Федоровне разнос, потребовал от нее «соблюдать приличия» и «не забываться». Александр II был уверен, что кругом одни интриги и у него стало складываться впечатление, да и дорогая Катрин о том не раз говорила, что и его невестка в том замешана.

Однако совсем неожиданно Мария Федоровна проявила удивительную кротость и во время обличительной Царской тирады не проронила ни слова. Когда обвинительный монолог завершился, она подошла к Александру II и попросила у него прощения «за то, что обидела его».

Император был тронут до слез и сам попросил прощения у невестки. Обстановка разрядилась. В день причастия, 28 февраля, Монарх сказал своему духовнику Ивану Бажанову: «Я так счастлив сегодня – мои дети простили меня!»

1 марта 1881 года пришлось на воскресенье. По давно уж заведенному порядку, в этот день Император присутствовал на разводе караулов в манеже. Утром он принял некоторых должностных лиц, затем, прослушав обедню и позавтракав, зашел проститься с Юрьевской, сказав ей, что вернется около трех и тогда «если хочешь, мы пойдем гулять в Летний сад».

В огромном Михайловском манеже церемония не заняла много времени. Уделив несколько минут беседам с послами Германии, Австрии и Франции, присутствовавшими тут же, Царь заехал ненадолго в Михайловский дворец к своей кузине, Великой княгине Екатерине Михайловне (в замужестве герцогиня Мекленбург-Стрелицкая), где наскоро выпил чашку чая. В начале третьего пополудни отбыл в Зимний Дворец.

Царскую карету сопровождали шесть казаков на лошадях, а один располагался на козлах. За каретой в двух санях ехали офицеры полиции. Через несколько минут кортеж выехал на Екатерининский канал и двинулся вдоль решетки сада Михайловского Дворца. Это место было малолюдным, и только несколько одиноких фигур маячило на всей перспективе. Вдруг раздался страшный взрыв.

Когда рассеялись клубы дыма, то перед глазами предстала страшная картина. На тротуаре лежали убитые наповал мальчик-прохожий и два казака. Все кругом было залито кровью людей и лошадей. Царская карета была полностью уничтожена, но сам Император не пострадал. Он бросился к лежащим, хотя чины полиции умоляли его немедленно в санях отправиться во Дворец.

Царь не послушался, так как хотел увидеть схваченного анархиста, бросившего бомбу. В это время другой заговорщик, стоявший опершись на перила канала, бросил еще одну бомбу прямо под ноги Царя. Через мгновение все увидели Александра II лежащего на земле, всего в крови, а из разорванного в клочья мундира торчали раздробленные ноги. Зрелище было ужасающим.

Глаза Самодержца были открыты, но казалось, что он ничего не видит. Подоспевшему брату Великому князю Михаилу Николаевичу прошептал: «Скорее во Дворец, там умереть». Это были последние слова, произнесенные пятнадцатым самодержцем из Династии Романовых.

Как только узнал о трагедии, Цесаревич помчался в Зимний. Следом туда прибыла Мария Федоровна с детьми. На парадной мраморной лестнице там и тут виднелись следы крови. Император лежал на кушетке в своем кабинете, около письменного стола, почти под портретом дочери Марии.

Глаза были закрыты, и мертвенно-бледный цвет лица свидетельствовал о безнадежном состоянии. Около умирающего суетились врачи, металась княгиня Юрьевская, отдававшая распоряжения медикам и прислуге. Старого протопресвитера Рождественского так трясло, что он с трудом держался на ногах, но успел причастить умирающего, в бессознательном состоянии сумевшего проглотить святое причастие.

В ранних мартовских сумерках 1 марта 1881 года Император Александр II испустил свой последний вздох и душа его отлетела. Когда лейб-медик Сергей Боткин (1832–1889) объявил об этом, то новый Император Александр III бросился перед телом отца на колени, рыдая навзрыд. Это был первый случай в жизни, когда он так открыто проявлял свои чувства на публике. Плакали и многие другие.

Затем новый Самодержец поднялся, увидел княгиню Юрьевскую, находившуюся в полуобморочном состоянии, подошел к ней и обнял. К телу усопшего начали подходить другие родственники, приближенные, высшие сановники Империи. Смерть Монаха сняла все возражения, затмила все прошлые обиды и неудовольствия. Императорская Фамилия, двор, огромная Россия искренне горевали по поводу безвременной кончины Царя.

Мария Федоровна плохо соображала, находилась, как в тумане, и потоки слез лились, не останавливаясь. Вслед за мужем распростерлась перед телом покойного. Поднявшись, подошла к несчастной княгине, обняла ее, и обе женщины стояли обнявшись и плакали. Горе их было огромным и искренним.