Романовы. Век первый

Однако, прежде чем мы перейдем к описанию несчастных крымских походов, следует напомнить, что еще до подписания этого договора состоялось весьма важное событие. Скрепя сердце патриарх Константинопольский Дионисий согласился уступить Патриарху Московскому и всея Руси Киевскую митрополию, что стало серьезной вехой на пути укрепления единого русско-украинского государства. С этой же целью по просьбе гетмана Самойловича в Киев, Переяславль и Чернигов из великорусских городов на «вечное житье» было переселено несколько тысяч человек с женами и детьми. Этим самым гетман хотел укрепить веру малороссиян в незыблемость состоявшегося союза и предупредить поляков от попыток вернуть Украину под свою корону.

Итак, осенью 1686 года начались приготовления к первому Крымскому походу. В качестве причин объявления войны значились: желание обезопасить Московское государство от постоянной угрозы татарских набегов, разорений и полонов; воздаяние за прежние обиды и унижения веры православной и людей русских; избавление от постыдной для государей дани, ежегодно выплачиваемой крымскому хану, но не обеспечивающей защиту границ государства. Во главе Русской армии был поставлен фаворит правительницы – неплохой дипломат, но никудышный военачальник – князь Василий Голицын, не имевший к тому же среди своих подчиненных талантливых генералов и полковников.

В начале мая 1687 года 60-тысячное русское войско, построенное в каре (один километр по фронту и два километра в глубину), со скоростью 10 километров в день начало движение на юг из места своего сосредоточения на реке Мерло. Оно проследовало мимо Полтавы, переправилось через реку Орель. Во время переправы через Самару к войску Голицына присоединилось до 50 тысяч малороссийских казаков во главе с гетманом Самойловичем. 13 июня уже 100-тысячная армия переправилась через очередную водную преграду, реку Конские Воды, и расположилась лагерем. Тут-то и выяснилось, что впереди у них непреодолимая преграда в виде выжженной степи в глубину на двести километров. Военный совет решил было продолжить поход, но два последующих дня показали всю тщетность этой попытки, и Голицын отдал приказ повернуть назад. Неудачу похода не скрасили даже две тактические победы, одержанные донскими казаками у реки Овечьи Воды и запорожцами в урочище Кызы-Кермень.

Как ни странно, но у этого бездарного похода были два положительных результата: первый – строительство в устье реки Самары Новобогородской крепости, ставшей опорным пунктом второго Крымского похода; второй – отвлечение на себя сил Крымского ханства, что ослабило турецкую армию и позволило коалиционным силам Австрии, Польши и Венеции вести успешные боевые действия в Венгрии, Далмации, Морее, что в конечном итоге привело к «турецкой смуте» и свержению султана Магомета IV.

Тем не менее в глазах россиян Крымский поход выглядел неудачным. В России же за неудачи всегда положено было назначать виноватых. Но фаворит не мог быть виноватым по определению, поэтому «козла отпущения» нужно было искать на стороне, и он нашелся в лице гетмана Самойловича, которого обвинили в том, что степь сожгли не татары, а запорожские казаки, по каким-то причинам не желавшие поражения крымчаков. Не исключалось и личное участие в этом самого гетмана. Слух был запущен, а тут подоспела и челобитная от его подчиненных. В ней Самойлович, этот последовательный проводник царской политики в Малороссии на протяжении пятнадцати лет, но не без греха по части честолюбия и корыстолюбия, обвинялся в симпатиях к татарам и полякам, крамольных речах против московского правительства, чрезмерном самовозвеличивании и чуть ли не в сепаратизме. Вменялось ему и расхищение казны, и вымогательство взяток за назначения на те или иные должности. Но в доносе не было ни обвинений в поджоге, ни доказательств причастности гетмана к организации степных пожаров. И все же доносу был дан ход. Через некоторое время из Москвы поступило разрешение на отстранение Самойловича от власти. Он был арестован, допрошен, и опять никаких доказательств его измены: одни обвинения в чрезмерной гордости и мздоимстве. Чтобы казацкая вольница по своему обыкновению не учинила над теперь уже бывшим гетманом самосуда, его под надежным конвоем отправили в Орел, а потом и в Тобольск, где он через три года умрет.

Новым гетманом, с согласия князя Голицына, на казачьем кругу, в котором принимало участие лишь две тысячи казаков, был избран бывший комнатный дворянин польского короля Яна II Казимира, бывший генеральный писарь гетмана Правобережья Дорошенко, перешедший на службу московскому царю и дослужившийся при Самойловиче до звания генерального есаула (второе лицо после гетмана), – Мазепа. Злые языки говорили, что за свое избрание Мазепа заплатил князю Голицыну десять тысяч рублей.