Премия де Сада[383] 2002 года присуждена Алену Роб-Грийе. Приз в форме эротического бильбоке, созданного Фабрисом Ибером[384], вручен в “Кастеласе” в деревне Сиверг. Мешуи[385] из поросенка напрашивалось само собой, а Мари Морель высекли хлыстом под звуки “Лунного Пьеро” Шёнберга. Пьер Карден, владелец замка Лакост, отказал от дома жюри, в которое вошли Пьер Буржад, Гийом Дюстан, Катрин Милле, Эмманюэль Пьерра, Шанталь Тома и ваш покорный слуга, не позволив провести церемонию в его хоромах, хотя Жанна де Берг[386] обещала, что зверств не будет. Ну, тем хуже для этого господина, неприятного во всех отношениях! Генеральный совет Воклюза пустил нас в замок Соман, где Божественный маркиз провел детские годы. Общественная усадьба оказалась лучше частных развалин.
Ужин в Лондоне с Фредом и Фаридом[387], лучшими в мире рекламными криэйторами (“Золотой лев” в Каннах в этом году за ролик приставки Xbox, который за тридцать секунд пересказывает всю жизнь от рождения до могилы). Говорим о скандале как о медийном факте: как использовать его в качестве оружия, направить в нужное русло, организовать? В их клипе Робби Уильямс сам себя расчленяет. Я разделся догола на телевидении. Что надо будет сделать в следующий раз? Влепить тортом в лицо Елизавете II? Группа “Продиджи” в какой-то степени отвечает на этот вопрос: достаточно пропеть хвалу рогипнолу[388]. На их последний сингл “Baby’s Got a Temper” BBC наложило вето[389]. Это будет покруче Эминема! Но наш главный гуру — по-прежнему Салман Рушди: он совсем обнаглел, у него на пиар брошены муллы.
Я бы слегка изменил аксиому Брюно Мазюра[390] “Телевидение сводит с ума, но я лечусь”: телевидение сводит с ума, если ты больше ничем не занимаешься. Лучшее лечение — не сидеть на одном месте. Я, пострел, везде поспел, и в этом мое спасение.
В англичанах я больше всего ненавижу их чрезмерную любезность, это европейские японцы. Вместо того чтобы сказать “пошли вы на хер”, они корчат кислую мину и восклицают: “I’m awfully sorry, sir, but I’m afraid it’s not going to be possible at the moment!”[391] Рано или поздно преувеличенная любезность перестает отличаться от тотального презрения. Лучше бы уж говорили: “I’m awfully sorry, sir, but I’m afraid you are going to have to go fuck you mother, indeed”[392].
Написать книгу, в которой не было бы ни одного пустого слова, — и набить благодаря ей полные карманы.
Меня уверяют, что в книгах Анго есть свой ритм. Значит, если напишешь глупость один раз — это просто глупость. Два раза — повтор. А двенадцать раз — это уже ритм.
Что такое мужская дружба? Петушиный бой? Ревнивое влечение? Скрытое соперничество? Одиночество в компании? Платоническая гомосексуальность? Конкурс пенисов? Тайна сия велика есть. Или нет.
Интерес “Лофта-2” был чисто семантическим. Как надо говорить: “на край ночи” или “ан айкр чино”? В недрах “Гревисса”[393] нет ответа на этот вопрос, и Академия еще не высказалась по этому поводу. Почему бы не сказать “на кайр очин” или “ан йарк ничо”? Что, если переписать на верлане первую фразу “Путешествия на край ночи”? “Тов кка все начиналось”? Или: “Вот как все чаниналось?” Или: “Тов кка све чинанисоль?” Черт возьми, “Лофт-2” позаковыристей УЛИПО[394] ! Вот почему у него был такой низкий рейтинг — слишком интеллектуально.
Вдруг бах — и во Франции лето: два месяца ничего не происходит. Я горжусь своей страной, которая может перестать жить с 1 июля по 31 августа. Впрочем, в остальное время года тоже ничего не происходит, но мы делаем вид, что происходит.
Как узнать, что ты на Корсике? В конце обеда, будь то в “Кабанон блё” (Сен-Сиприен) или в “Маора бич” (Санта-Манза), тебе подают ликер из плодов мирта. Это местный дижестив, и, само собой, его надо выпить не ломаясь, без несвоевременных замечаний типа “ммм, это и вправду мирт?”. Солнце замерло в зените, а мы что, хуже, что ли?
Вчера вечером самый пафосный в мире клуб “Виа нотте” (около Порто-Веккьо) отмечал свой день рождения. Вот и завершилась двухлетняя глобальная клубизация мира. Этой вечеринки я ждал всю жизнь. Шесть тысяч человек в мексиканской гасиенде, что-то вроде “Виллажа” в Жуан-ле-Пене, только под открытым небом. Филипп Корти[395] появляется, вися на тросе, спущенном с вертолета, наяды задевают друг друга в изумрудном бассейне, сплошные Сесиль Симеон во флюрящих стрингах и еще не рожавшие Летиции Каста, хлопая ресницами, снимают лифчики — и все это под струями “Кайпироски”[396], ночной апофеоз, пиршественный Грааль, пиписечная Валгалла… Все, теперь можно больше никогда не тусоваться.
Пьер-Луи Розинес прав: фраза недели, без всякого сомнения, принадлежит Полю-Лу Сулитцеру: “Я живу в дурном романе, который вполне мог бы написать сам”. Лучше не скажешь.