Романтический манифест

Юноша «считал труд более высоким уровнем развития по сравнению с природой, а не шагом назад. Ему не хотелось презирать людей; ему хотелось любить их и восхищаться ими. Но он не хотел бы увидеть сейчас дом, бильярдную или рекламный щит, которые могли встретиться на его пути... У него всегда была потребность сочинять музыку, и он представлял себе то, к чему стремился, в звуках... Пусть я услышу ее [музыку] хоть в одном-единственном творении человека на этом свете. Пусть я пойму то, что обещает эта музыка... Не трудитесь ради моего счастья, братья, покажите мне свое счастье — покажите, что оно возможно, покажите мне ваши свершения — и это даст мне мужество увидеть мое»[20].

Это и есть значение искусства в человеческой жизни.

И именно с этой точки зрения я теперь попрошу вас подумать о сути натурализма — доктрины, предлагающей ограничить кругозор человека видом грязных закоулков, крытых бассейнов, киноафиш — и далее вниз, все ниже и ниже.

Романтический, или ориентированный на ценности, взгляд на жизнь, натуралисты считают «поверхностным», а тот, который проникает до самого дна мусорного бака, — «глубоким».

По их мнению, рационализм, целеустремленность и ценности наивны, искушенность же состоит в отрицании разума, отвержении целей, развенчании ценностей и писании непечатных слов на заборах и тротуарах.

Взобраться на гору, — говорят они, — легко, а вот кататься с боку на бок в канаве — поистине выдающееся достижение.

Натуралисты утверждают, что теми, кто ищет зрелища красоты и величия, движет страх, хотя они сами — воплощение хронического ужаса, ибо нужно изрядное мужество, чтобы удить в отстойнике.

Душа человека, провозглашают они с самодовольной гордостью, — сточная яма.

Что же, им виднее.

Очень показательно с точки зрения современного состояния культуры, что я сделалась объектом ненависти, клеветы, осуждения, прославившись как практически единственный прозаик, объявивший: моя душа — не сточная канава, и души моих персонажей, и вообще человеческая душа — тоже.

Мотив и цель написанного мною лучше всего резюмировать, сказав, что, если бы требовалось предпослать полному собранию моих сочинений страницу с посвящением, на ней надо было бы написать: «Во славу Человека».

А если бы кто-нибудь спросил меня, что я такого сделала во славу Человека, я подняла бы книгу « Атлант расправил плечи» и сказала бы, как Говард Рорк: «Защита отказывается от дальнейшего предъявления доказательств»[21].

Октябрь–ноябрь 1963 г.

12. Проще простого. Рассказ

Этот рассказ был написан в 1940 году и впервые опубликован в ноябрьском номере The Objectivist за 1967 год без каких-либо изменений. Он иллюстрирует природу творческого процесса, показывая, каким образом ощущение жизни, свойственное художнику, направляет интегрирующие функции подсознания и управляет творческим воображением.

Генри Дорн сидел за письменным столом, в немом ужасе глядя на чистый лист бумаги. Без паники, сказал он себе. Это будет самым простым из всего, что ты делал в жизни.

Просто будь глупым, сказал он себе, вот и все. Просто расслабься и будь как можно глупее. Ведь это так легко! Чего же ты испугался, чертов болван? Засомневался, что сможешь быть глупым? Да ты, оказывается, еще и высокомерен, — он стал сердиться на себя. — В этом вся беда. Безумно высокомерен. Значит, не умеешь быть глупым, да? Но ведь сейчас ты глуп как пробка! В этом ты всю жизнь был глуп. Почему же ты не можешь быть глупым по заказу?

Начну через минуту, — сказал он. — Всего одна минута, а потом начну. На этот раз точно начну, только отдохну минуточку, ладно? Я очень устал. Ты сегодня ничего не делал, — возразил он сам себе. — Ты месяцами ничего не делаешь. От чего же ты устал? Потому и устал, что ничего не делал. Хотел бы я суметь — я бы все отдал, если бы вновь сумел... Перестань. Перестань быстро.

Это единственное, о чем тебе нельзя думать. Ты должен начать через минуту, и ты был почти готов. Но твоя готовность пропадет, если ты станешь думать об этом.

Не смотри на нее. Не смотри на нее. Не смотри на... Его взгляд задержался на потрепанной толс той книге в выцветшем синем переплете. Книга лежала на полке под стопкой старых журналов, на ее корешке виднелись наполовину стершиеся белые буквы:

Генри Дорн. Триумф.

Он поднялся и столкнул журналы вниз, так, чтобы книга оказалась позади них. Тебе лучше не видеть ее, пока ты это делаешь, сказал он. Нет, не так. Ей лучше не видеть, как ты это делаешь. Ты сентиментальный дурак, сказал он.

Это была плохая книга. С чего ты взял, что хорошая? Нет, так не выйдет. Ладно, это была хорошая книга. Замечательная книга. Ты ничего не можешь с этим поделать. Было бы проще, если бы мог. Если бы заставил себя поверить, что это была паршивенькая книжонка, что она вполне заслужила все дальнейшее! Тогда бы ты мог прямо смотреть людям в глаза и писать другую книгу, лучшую. Но ты не веришь. Ты изо всех сил старался поверить. Но так и не сумел.