Романтик из Урюпинска, или долгая дорога в Рио-де-жанейро

- Все, все... Пошли. Не говори глупости.

Недели через три после увольнения из "веселой" редакции Ильин встретил на улице Петра Ивановича. Антон заметил его метров за пятьдесят, но "благодарный слушатель" опустил лицо и надел маску озабоченной сосредоточенности. Этот нехитрый трюк полковник почему-то повторял при каждой встрече.

Иногда жизнь в этом городе представлялась Ильину каким-то затянувшимся дежурством на никому не нужном объекте, про который все забыли и поэтому не присылают замены. Порой казалось, что это чертово дежурство может окончиться только со смертью. От этой мысли становилось еще хуже и Антону хотелось выпить, но пить уже было нельзя, - болело сердце, ныла печень, тряслись руки. Ильин вдруг ясно понял, что если он не выйдет из этого состояния, то случится катастрофа.

16

К старости характер портится не только у людей, но и у собак. Все чаще Тина требовала внимания к себе, стараясь быть на глазах домочадцев: нарочно растягивалась во всю длину своего большого тела на пороге кухни, ложилась поперек узкого коридорчика, или под обеденным столом, за который, как ни сядь, упрешься ногами в собаку.

Тину не купали уже несколько лет (не поведешь же ее в баню), и ей запрещали заходить в комнаты и на кухню. Летом она жила в сенях, зимой в коридоре, где распихивала по всему полу обувь. Если Катя перед уходом на работу выгоняла собаку в сени, закрыв дверь в квартиру, то Тина начинала бунтовать, и вечером взору представала безобразная картина: полы и деревянная лестница были усыпаны клочьями сорванных с двери дерматина и ваты, а сквозь дыру изодранной обивки зияли голые доски. Однажды Ильин не выдержал и больно хлестнул бунтарку сложенным вдвое поводком, но это не помогло, и она вернула-таки себе территорию коридора и кухни.

Иногда Тину била крупная дрожь, похожая на озноб, и это каждый раз пугало, но в то же время, она сохраняла отменный аппетит (вспоминалось Чеховское: "Старики прожорливы"). Стоило только приблизиться к холодильнику, звякнуть тарелкой, зашелестеть пакетом, как собака подходила и смотрела голодными глазами, ожидая внеочередного кормления.

Стало проблемой выгнать ее во двор. Приходилось хитрить. Катя придумала трюк с мусорным ведром. Перед его выносом она громко говорила: "Тина, пойдем ведро выносить!". И собака с удовольствием сопровождала Катерину до зловонного оврага, куда все жители грязного переулка вываливали мусор. Ильин догадался, что вероятно и раньше Тина рылась на помойке в овраге, добирая недостающие "питательные вещества". Но после того, как собаку обманули, пару раз выйдя с пустым ведром, и спешно закрыв за ней входную дверь, этот трюк перестал срабатывать. Как-то раз, после принудительной двухминутной прогулки (больше не хотела гулять), она сделала в сенях лужу. Теперь ее, упирающуюся, как ослица, приходилось выпихивать на двор, а дверь запирать, после чего дверь стали "украшать" длинные глубокие царапины от когтей и следы зубов на поперечной планке.

У младшего сына собралась небольшая компания студентов. Поначалу было тихо, но через некоторое время разговор за стеной стал оживленней, громче зазвучали песни под гитару, то и дело заглушаемые всплесками девичьего хохота. Но это ничуть не мешало Ильину, он был "выпимши". Уже засыпая, хаотично вспоминал студенческие годы... "Кажется, вчера это было, а прошло уже... Сколько прошло? Лет двадцать пять. Теперь вот младший сынок гуляет, - сквозь дрему думал Антон Сергеевич. - Ох, не пристрастился бы к выпивке! Россия все-таки!" И вдруг вздрогнул от громкого объявления торжественным голосом, в котором узнал Сережку: "Господа! Прошу всех желающих блевать в ведро на кухне!" "Стервец! Весь в меня"- ласково подумал Ильин и заснул.

Проснувшись, часов в пять утра, Антон Сергеевич заметил на кухне свет. Зашел и увидел сидящую за столом, заваленным грязной посудой, девушку, завернутую в махровую простыню. Девушка задумчиво курила и стряхивала пепел в тарелку.

- Как звать тебя, деточка? - спросил Ильин.

- Мы вчера уже знакомились, - хмуро сказала гостья. - Маша.

- Да- да, помню, Маша... Осталось что-нибудь?

- Да вы что!

17

У Антона Сергеевича была сильная воля. Настолько сильная, что он не курил уже девять лет. Он мог не пить по нескольку месяцев. Ни водки, ни капли вина, ни даже пива. В эти дни он был горд за себя, за свой сильный характер.

Ночные дежурства в офисе риэлторской газеты, с которой он расстался, все же, не прошли даром. Во-первых потому, что очень любил читать, а днем не почитаешь - нужно было выполнять свои журналистские обязанности, а во-вторых он смог вернуться к своему дневнику, который вел с девяностого года, и к которому в месяцы трезвости относился вполне серьезно. И, как оказалось, не зря.