Читаем Романтики, реформаторы, реакционеры. Русская консервативная мысль и политика в царствование Александра I полностью

В этой фразе была выражена суть его концепции Священного союза: «Уподобить греков радикалам других стран значило бы поставить христианские правительства на одну доску с Оттоманской портой»[513]. Судьба Греции и надежда на русское вмешательство целиком поглощали внимание Стурдзы. Вернувшись в Петербург в октябре 1821 года, он поневоле отложил свою статью о Бессарабии и погрузился в дела «двойного министерства», но занимался этим без энтузиазма. Пик его политической карьеры – как и у Каподистрии – миновал. Роксандра (к которой Александр I тоже начал терять интерес) пыталась побудить императора поддержать карьеру ее брата и помочь грекам; сам А. Стурдза писал царю:

Нашей Святой Церкви угрожает двойная опасность. С одной стороны, на нее нападают ее откровенные враги [турки], с другой под нее подкапываются и потихоньку разрушают ее [русские мистики]. <…> Нет разницы, действуют ли они мечом или жалят, как змея, – неизменная твердость Церкви раздражает как наших ложных друзей, так и открытых врагов[514].

Бездействие России в отношении разворачивающейся на Балканах трагедии выглядело полным фиаско Священного союза, как его понимал Стурдза. Для него союз был средством распространения идеи христианского государства, а не орудием взаимовыручки властителей-реакционеров. Оставлять христиан на расправу неверным ради соблюдения легитимизма и баланса сил значило довести до абсурда его собственные теории, и понятно, что это его угнетало. Положение в России тоже не внушало оптимизма, так как здесь претворение принципов Священного союза в жизнь выражалось, похоже, в стремлении сорвать Россию с якоря православия и пустить ее в плавание без руля и без ветрил под командованием Библейского общества, Лабзина, Татариновой и прочих обломков иноземной псевдорелигии. Стурдза резко стал хуже видеть правым глазом, зрение не восстанавливалось даже после трех операций, и в связи с этим, а также с беспокойством о здоровье жены, весной 1822 года ему позволили уехать в Одессу. Он продолжал получать жалованье, но «не нашел утешения в виде хотя бы малейшего знака признательности со стороны императора» за годы работы над проблемами Бессарабии и образования. И наконец в 1823 году Сурдза подал заявление об увольнении[515]. Мистики в «двойном министерстве» и легитимисты в Министерстве иностранных дел торжествовали. Со Священным союзом было покончено.

Консерваторы, не затрагивавшие религиозную тему и доминировавшие ранее в общественных дебатах, в смятении воспринимали действия религиозных консерваторов и идеи, которые те развивали после 1812 года. Наиболее значительные из этих идей принадлежали Карамзину, опубликовавшему в 1818 году первые восемь томов «Истории государства Российского». Это было первое научное исследование русской истории, достигшее широких читательских кругов; оно представляло собой националистический манифест и отстаивало ценность самодержавия. Карамзин с презрением относился к «министерству просвещения, или, [точнее,] затмения» сознания[516]; соединение религии с образованием для него способно только «умножить число лицемеров» [Письма Карамзина 1866: 204][517]. «Я тоже, – заметил он саркастически, – иногда смотрю на небо, но не в то время, когда на меня смотрят» [Письма Карамзина 1866: 218][518]. Стурдза был другом Карамзина и молодых литераторов «Арзамаса», но Карамзин не разделял его религиозных взглядов и сожалел, что он «портит свой ум мистическою вздорологиею» [Письма Карамзина 1866: 212][519].

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Опровержение
Опровержение

Почему сочинения Владимира Мединского издаются огромными тиражами и рекламируются с невиданным размахом? За что его прозвали «соловьем путинского агитпропа», «кремлевским Геббельсом» и «Виктором Суворовым наоборот»? Объясняется ли успех его трилогии «Мифы о России» и бестселлера «Война. Мифы СССР» талантом автора — или административным ресурсом «партии власти»?Справедливы ли обвинения в незнании истории и передергивании фактов, беззастенчивых манипуляциях, «шулерстве» и «промывании мозгов»? Оспаривая методы Мединского, эта книга не просто ловит автора на многочисленных ошибках и подтасовках, но на примере его сочинений показывает, во что вырождаются благие намерения, как история подменяется пропагандой, а патриотизм — «расшибанием лба» из общеизвестной пословицы.

Андрей Михайлович Буровский , Андрей Раев , Вадим Викторович Долгов , Коллектив авторов , Сергей Кремлёв , Юрий Аркадьевич Нерсесов , Юрий Нерсесов

Публицистика / Документальное
Призвание варягов
Призвание варягов

Лидия Грот – кандидат исторических наук. Окончила восточный факультет ЛГУ, с 1981 года работала научным сотрудником Института Востоковедения АН СССР. С начала 90-х годов проживает в Швеции. Лидия Павловна широко известна своими трудами по начальному периоду истории Руси. В ее работах есть то, чего столь часто не хватает современным историкам: прекрасный стиль, интересные мысли и остроумные выводы. Активный критик норманнской теории происхождения русской государственности. Последние ее публикации серьёзно подрывают норманнистские позиции и научный авторитет многих статусных лиц в официальной среде, что приводит к ожесточенной дискуссии вокруг сделанных ею выводов и яростным, отнюдь не академическим нападкам на историка-патриота.Книга также издавалась под названием «Призвание варягов. Норманны, которых не было».

Лидия Грот , Лидия Павловна Грот

Публицистика / История / Образование и наука
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика