Романы Ильфа и Петрова

В «Путевых картинах» Г. Гейне описано сходное возвращение на родину: «Если и встречались мне на улице знакомые, то они не узнавали меня, и самый город глядел на меня чужими глазами. Многие дома были выкрашены заново (ср. далее в ДС: «Весь город был другого цвета. Синие дома стали зелеными, желтые — серыми…»), из окон выглядывали чужие лица» [Идеи. Книга Le Grand, гл. 10]. В романе Ж. Жироду [см. ДС 11//2] рассказчик, не раз бывавший в довоенной Германии, заходит в знакомое кафе в послевоенном Мюнхене, но не видит ни одного из завсегдатаев, которых встречал там 15 лет назад [гл. 2].

Параллели к ДС содержит также «Рип Ван Винкль» В. Ирвинга. Герой возвращается в родные места после 20-летнего сна, во время которого, как и у соавторов и Жироду, произошли война и революция. «Подойдя к деревне, он встретил многих людей, но среди них не было ни одного знакомого, что его несколько удивило, ибо он думал, что лично знает всех в округе». Как и Воробьянинова, его принимают за эмигранта и шпиона.

9//4

…С каланчи исчезли бомбы, по ней не ходил больше пожарный… — В дотелефонную эпоху сигнал о пожаре давался не с места бедствия, а с каланчи, на которой день и ночь дежурил часовой. Заметив где-либо признаки пожара, он дергал за веревку колокола, висевшего во дворе части. Когда пожарные по сигналу выбегали во двор, он сообщал им район пожара и его размеры по пятибалльной шкале. Ностальгически вспоминает мемуарист о фигуре часового:

«На самой вышке, обведенной незамысловатой решетчатой оградой, с утра до вечера и с вечера до утра, равномерно, как маятник, взад и вперед, во всем своем непревзойденном величии, шагал тот самый красавец-пожарный, без которого не было бы ни города, ни уезда, ни красоты, ни легенды» [Дон-Аминадо, Поезд на третьем пути, 8].

В его ведение входили бомбы (шары), число которых указывало, в каком из пожарных участков города замечен огонь.

«Москвичи оповещались о пожарах вывешиванием над каланчами на канатах рычага черных кожаных шаров размером с человеческую голову. У каждой части был особый знак: один шар — это означало центральную часть, так называемую «городскую», у других были два, и три, и четыре шара, некоторые части обозначались шарами с интервалами, некоторые с прибавлением крестов и т. д. А когда пожары становились угрожающими, то вывешивался еще и красный флаг. Это означало — «сбор всех частей»» [Телешов, Записки писателя, 243].

То же значение, что и флаг, имел черный куб. Шары оповещали также о сильном морозе — ниже 15° по Реомюру, — когда отменялись уроки в школах [Пастернак, Воспоминания, 66; Успенский, Записки старого петербуржца, 161, и др.].

Вся эта система сигнализации многократно упоминается в художественной литературе:

«На каланче Александровского участка висело два черных шарика, означавших, что во второй части — пожар» [Катаев, Белеет парус…, гл. 28–29]. «В январские морозы каланча выбрасывает виноградины сигнальных шаров — к сбору частей» [О. Мандельштам, Египетская марка, гл. 5]. Отметим у поэта ассоциативную цепочку между данным образом и строками Шевелящимися виноградинами / Угрожают нам эти миры (Стихи о неизвестном солдате): и там, и здесь метафоризированы взятые в двух разных смыслах «бомбы».

9//5

…Из-за угла показался стекольщик с ящиком бемского стекла… — Бемское (богемское, от Bohmen) стекло — сорт шлифованного оконного листового стекла. «Качества хорошего бемского стекла: бесцветность и отсутствие пузырей, волнистой поверхности и радужных полос» [БСЭ,1-е изд., т. 5].

9//6