Романы Ильфа и Петрова

В более широком смысле «фантази» могли называться самые разные бытовые предметы, чей фасон декоративно отступал от стандарта или минимума, например, «зеркальце не круглое и не четырехугольное, а фантези — в виде, скажем, цветка, бабочки, сердца» [Набоков, Хват]. Речь могла идти также о сорте конфет [Вагинов, Бамбочада], о сорте шампанского [П. Бенуа, Владетельница Ливанского замка (русский перевод 1924), гл. 7], или о предмете одежды и туалета. Ср. «приват-доцент с галстуком фантези» [Осоргин, Сивцев Вражек, гл. «Царапина»; действие в 1915]; «рубашка фантази» [Ильф, Пешеход]; «кепи fantaisie» [П. Бенуа, Дорога гигантов, действие в 1916 в Англии и Ирландии]. «Ваша блюзочка, как говорится, совсем фантази» [Тэффи, Городок, 59]; У М. Зощенко «фантази» — это «рубашка покрасивей», «небесного цвета с двумя пристежными воротничками» [Пу 29.1927].

10//4

…Обнаженная часть картины была так отделана мухами, что совершенно сливалась с рамой. Что творилось в этой части острова мертвых — узнать было уже невозможно. — Ср. сходный иронический «экфрасис» (описание произведения искусства) у Чехова: «[На стене висела] гравюра с надписью «Равнодушие человеков». К чему человеки были равнодушны — понять было невозможно, так как гравюра сильно потускнела от времени и была щедро засижена мухами» [Степь, гл. 3] и у Л. Леонова: «Портрет военного вождя на стене до такой степени засижен был мухами, что сразу и не догадаться было — который тут конь, а который полководец» [Скутаревский (1933), гл. 9], а ранний прототип — в гоголевской «Шинели»: «…круглой табакеркой с портретом какого-то генерала, какого именно, неизвестно, потому что место, где находилось лицо, было проткнуто пальцем…».

Общий момент всех этих зарисовок — вмешательство реальности в искусство, столкновение эстетических достоинств произведения с его физическим состоянием («Что творилось в этой части острова мертвых», нельзя было разобрать из-за мушиного помета). Подобный этому конфликт мы находим в остроте о картинах художника Мухина, ЗТ//8: птицы реагируют якобы на реализм картины, а на самом деле на зерна и злаки, из которых та сработана.

10//5

В спальне на кровати сидела сама хозяйка и… раскладывала карты. Перед нею сидела вдова Грицацуева в пушистой шали. — Дама из «бывших», вынужденная зарабатывать на жизнь гаданьем, и вдова-нэпманша, ищущая жениха при посредстве знахарей и гадалок, — фигуры, уже приобретавшие некоторую привычность в литературе 20-х гг. Мы встречаем их по отдельности: первую в романе Ю. Слезкина «Столовая гора» (1922; вдова театрального администратора и хозяйка артистического салона в старом Тифлисе) и в пьесе А. Афиногенова «Страх» (1930; адмиральская дочь Амалия Карловна); вторую — в рассказе А. Н. Толстого «Сожитель» (1926; вдова приглашает старуху с зельями и заговорами, сначала чтобы залучить жениха — молодого парня, а затем чтобы оторвать его от советского коллектива). Склейка ряда отстоявшихся фигур отвечает антологической поэтике соавторов, показывающих нам действительность эпохи нэпа путем отбора и сгущения тогдашних культурных стереотипов.

10//6

— Вас надо гадать на даму треф. Вдова возразила: — Я всегда была червонная дама. — Параллель, если не прямой источник, — в «Ревизоре»: «Анна Андреевна:…я и гадаю про себя всегда на трефовую даму. Марья Антоновна: Ах, маминька, вы больше червонная дама. Анна Андреевна: Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была червонная дама… Эдакое вдруг вообразится! червонная дама! бог знает что такое!»

10//7

Вдову ждали большие и мелкие неприятности, а на сердце у нее лежал трефовый король, с которым дружила бубновая дама. — Общие места сцен гаданья. Ср.: «Агафья Тихоновна: Опять, тетушка, дорога! интересуется какой-то бубновый король, слезы, любовное письмо; с левой стороны трефовый изъявляет большое участие, но какая-то злодейка мешает» [Гоголь, Женитьба]. «Любит тебя, вишь, девонька, бубновый шатин, а ему винновая дама на пути досаду строит…» [Леонов, Бубновый валет (1923)].

10//8

— Вот спасибо вам, мадамочка, — сказала вдова, — уж я теперь знаю, кто трефовый король. — Ср.: «А кто этот преблагополучный трефовый король, который возмог пронзить сердце кёровой дамы?» [Фонвизин, Бригадир]. «Арина Пантелеймоновна: А кто бы, ты думала, был трефовый король? Агафья Тихоновна: Не знаю. Арина Пантелеймоновна: А я знаю, кто» [Гоголь, Женитьба].