Романы Ильфа и Петрова

В обители граф Алексей Буланов, принявший имя Евпла, изнурял себя великими подвигами. Он действительно носил вериги, но ему показалось, что этого недостаточно для познания жизни. Тогда он изобрел для себя особую монашескую форму: клобук с отвесным козырьком, закрывающим лицо, и рясу, связывающую движения. — Изобретательность по части самоистязания типична для византийских житий, например: «Антоний… стал предаваться жизни аскета, оставаясь наедине с самим собою и изнуряя себя терпением… Работал не покладая рук…» «Носят они на себе вериги, ноша эта столь тяжела, что Кира, будучи телом послабее, сгибается до земли и не может выпрямиться. Верхнее платье их длинно, поэтому сзади оно волочится по земле… а спереди спускается до самого пояса, полностью покрывая лицо, шею, грудь и руки» [Афанасий Александрийский, Феодорит Киррский, в кн.: Памятники византийской литературы]. Параллели из новой литературы: «Он носил власяницу из конского волоса под своей грубой шерстяной одеждой… Не было такого послушания или эпитимьи, которых бы он не находил слишком легкими, и нередко настоятель монастыря бывал вынужден приказывать ему умерить умерщвление плоти» [Мериме, Души чистилища; курсив мой. — Ю. Щ.]; «Он сам увеличивал для себя, сколько было возможно, строгость монастырской жизни. Наконец уже и она становилась ему недостаточною и не довольно строгою… Таким образом долго, в продолжение нескольких лет, изнурял он свое тело…» [Гоголь, Портрет; курсив мой. — Ю. Щ.]; «Он сшил себе рубаху с железными колючками» [Флобер, Легенда о святом Юлиане Странноприимце].

С благословения игумена он стал носить эту форму. — Формула «с благословения…» типична для житий отшельников; ср. Гоголя: «Он удалился с благословения настоятеля в пустынь» [Портрет]. «Испросив благословения от своего старца, он стал удаляться в лес… Получив благословение у… иеромонаха Исайи, он окончательно удалился в «пустыньку» и поселился в ней» [Ильин, Преподобный Серафим Саровский, 26, 31].

Но и этого показалось ему мало. Обуянный гордыней, он удалился в лесную землянку и стал жить в дубовом гробу. — «Он удалился…. в пустынь» [Портрет]. — Жизнь в гробу типична для ранних монахов и отшельников [см. Памятники византийской литературы]. В дубовом гробу-колоде, стоявшем в его келье, спал Серафим Саровский [В. Ильин, 57–58]. В гробу спит схимник у Гоголя [Страшная месть, гл. 15]. «Узкий ящик, короче его роста, служил ему постелью» [Души чистилища]…И показал мне гроб, в котором тридцать лет / Спит как мертвец он, саваном одет [А. Апухтин, Год в монастыре]. Впрочем, мотив гроба у Апухтина тут же снижается. Оказывается, что старец спит в нем только летом; / Теперь в гробу суровом этом / Хранятся овощи, картофель и грибы [ср. ЗТ 1//9]. Степан Касатский, оставив монастырь, уезжает в пустынь, поселяется в горной келье, где похоронен затворник Илларион. Религиозное чувство переплетается в нем с «чувством гордости и желанием первенства», и затворничество предпринято для того, «чтобы смирить гордыню» [Отец Сергий]. Герой цитированной поэмы Апухтина тоже одержим духом своеволья / И гордости, подобно сатане.

Подвиг схимника Евпла наполнил удивлением обитель. — Ср.: «Там строгостью жизни, неусыпным соблюдением всех монастырских правил он изумил всю братью» [Портрет]. «Добродетели отрока Смарагда наполняли благоуханием монастырь» [А. Франс, Святая Евфросиния, пер. Я. Лесюка, где замечателен точный синтаксический параллелизм с ДС].

Он ел только сухари, запас которых ему возобновляли раз в три месяца. — Пост, как и вериги, — непременный элемент житий: «Пропитание принимал он только от единственного друга: состояло оно из одного хлебца, коим он питался два дня….» [Памятники византийской литературы, 128]. У Гоголя: «Питался он одними кореньями» [Портрет].