Романы Ильфа и Петрова

Легенда озера Иссык-Куль… Старый каракал пак Ухум Бухеев рассказал мне эту легенду, овеянную дыханием веков. — Как и многое другое в ДС/ЗТ, эта легенда восходит к дореволюционным еще штампам и к пародирующей их сатириконовской юмористике. Ср. в очерке А. И. Куприна: «Эту прелестную древнюю легенду рассказал мне в Балаклаве атаман рыбачьего баркаса Коля Констанди…» [Листригоны, гл. 5]. Из рассказа А. Аверченко «Легенда старого озера»: «Я не встречал ни одного порядочного озера, которое не имело бы своей собственной легенды», — говорит художник Воздухов; «Да, — отвечает поэт Клюнин, — у этого озера есть своя старая поэтичная легенда. Мне ее рассказали суровые прибрежные рыбаки в один тихий весенний вечер…». По своему сюжету легенда у Аверченко весьма сходна с той, которая излагается в корреспонденции Яна Скамейкина. В советское время фельетонисты высмеивают коммерческие легенды, привлекающие легковерных курортников: «Вот с этой гигантской скалы триста лет назад бросилась в море легендарная татарская принцесса Рахат-Лукум, дочь легендарного же хана Магомет-Али-Чахохбили» [И. Свэн, Легкий хлеб, Бу 19.1927; сходное выражение с «же» см. в ЗТ 22 //1].

29//12

…Молодая, быстроногая, как джейран (горный баран), жена хана красавица Сумбурун… Старик… привязав к ней слиток чистого золота весом в семь джасасын (18 кило), бросил драгоценную ношу в горное озеро.

 — Освоение Средней Азии, открыв изголодавшимся по экзотике советским писателям обильные залежи местного колорита, породило индустрию ориентальных очерков, пересыпанных глоссами, вроде следующих вполне серьезных пассажей:

«Высок дувал (ограда). Прочны стены ичкари (женская половина дома). Плотно сплетена душная сетка чачвана (чадра)… Узбечки вышивают блестящие «азартупы» (золотые тюбетейки), «паляк» (ковер) для украшения стен…» [И. Кукушкин, Узбечка, КН 35.1927].

«В алачуге (1) — темно, холодно… На земле, на войлоке — согретый чурек (2), мягкий овечий пиндыр (3), молоко буйволицы, каймаки (4), айран (5)… Енжа (6) — рослая, жирная, сладкая, колышется радостно… Примечания. 1. алачуг — юрта; 2. чурек — хлебные лепешки; 3. пиндыр — сыр; 4. каймак — сливки; 5. айран — кислое молоко; 6. енжа — самая полезная для скота трава» [Э. Корелли, Дни — как арба на повороте, Эк 22.1930] ²

.

В. Ардову принадлежит остроумная пародия на подобный стиль — очерк, в котором встречается одиннадцать экзотических слов («чорчок», «улюси» и т. п.), причем каждое повторяется минимум трижды, всякий раз с другим переводом (например, «чорчок:

1. будь по-вашему, 2. красавица, 3. покрывало, плащ») [Очерк путевой экзотический // В. Ардов. Цветочки, ягодки и проч.].

Увлечение восточным лексиконом и пародии на него известны начиная с эпохи романтизма. Не пытаясь обозреть весь материал, напомним южные поэмы Пушкина с примечаниями к словам «аул», «уздень», «сакля», «чихирь», «кунак» и др.; греческие стихи Н. Ф. Щербины и пародии на них Козьмы Пруткова; кавказские стихи Я. П. Полонского со множеством сносок-глосс; наконец, стихи Хлыщова из повести Некрасова «Краска братьев Дирлинг»: Ассан сидел, нахмуря брови, / Кальян дымился, ветер выл. / И грозно молвив: «крови! крови!», / Он встал и на коня вскочил. //…Мешок о лук седельный бился, / Горела под конем трава. / Но не чурек в мешке таился: / Была в нем вражья голова!.. К слову «чурек» сделана была выноска: «чурек — черкесское кушанье». Как обычно, обыгрываемые соавторами советские стереотипы имеют корни в дореволюционной и всеобщей литературе.