Романы Ильфа и Петрова

Номеров не было ни в одной гостинице. — Совершенно независимо от конгрессов, съездов и пионерских слетов достать номер в гостинице в 1929–1930 было нелегко. Приоритетом пользовались иностранцы и командировочные. Английский автор вспоминает: «Гостиница «Прогресс» [во Владимире] была столь прогрессивной, что отказывалась принимать гостей: чтобы убедить их дать мне номер, пришлось пойти в горсовет. Когда секретарь сказал директору гостиницы, что надо быть вежливым с иностранцем, даже если тот странно выглядит, мне дали место в номере с семью койками» [Farson, Seeing Red, 31]. Сходную картину рисуют и другие путешественники по Союзу: советскому гражданину отказывают наотрез, иностранцу после некоторых препирательств дают комнату без удобств [Le Fevre, Un bourgeois au pays des Soviets, 75–76; O’Flaherty, I Went to Russia, 201; Darling, Ding Goes to Russia, 54].

Это положение описано в рассказе М. Зощенко «История с переодеванием», где герою приходится притвориться испанцем, чтобы получить «шамбер-циммер» в одной из южных гостиниц. Для советских людей, путешествующих по собственной надобности, сервис был попросту закрыт: все места резервировались для едущих в организованном порядке или по делам службы [М. Кольцов, Невский проспект (1928); Dubois, URSS: une nouvelle humanite, 94–95]. Но и командировочным не всегда был обеспечен кров: например, в рассказе С. Н. Сергеева-Ценского «Конец света» (1931) герой приезжает в Керчь на рыбозавод, регистраторша в гостинице знает его лично, и все же устроиться удается лишь на лестнице, на диване, полном клопов [в кн.: Под чистыми звездами].

32//8

Нет! Парад решительно не удавался, хотя все было на месте. Вовремя были высланы линейные, к указанному сроку прибыли части, играл оркестр. Но полки смотрели не на него, не ему кричали «ура»… — Ср. у Толстого продолжение пассажа о Наполеоне, как об игроке: «Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция… он сам был тот же… но страшный взмах руки падал волшебно-бессильно» [Война и мир, Ш.2.34]; начало пассажа процитировано в ЗТ 20//8; см. также ЗТ 1//32, сноска 2; ЗТ 2//27. Как видим, в обрисовке Бендера отражены различные грани карьеры Наполеона — не только его победы, но и неудачи.

Злоключения Остапа-миллионера, демонстрирующие бессилие больших денег в рабоче-крестьянском государстве, — почти зеркальная антитеза приключений Генри, героя новеллы М. Твена «Банкнота в миллион фунтов стерлингов», где доказывается обратный тезис: всесилие больших денег в государстве буржуазном. Если Бендер, имея деньги, не может ни сделать каких-либо приобретений, ни даже поесть щей в профсоюзной столовой, то герою М. Твена капиталистический истэблишмент, наоборот, предлагает все мыслимые блага и услуги, причем платить ни за что не приходится, т. к. обществу оказывается достаточно одного вида миллионной банкноты. И там и здесь решающим оказывается не наличный расчет, а принадлежность или непринадлежность к привилегированной группе: в первом случае — богачей, во втором — пролетариев. Другие общие точки двух рассказов: (а) величина богатства (один миллион); (б) экспериментальный характер обладания им (в новелле М. Твена он более явно выражен, т. к. там заключается пари, но и у соавторов ситуации придана чистота и наглядность научного опыта); (в) неразменность, цельность одного миллиона как показательной и символической суммы (у М. Твена банкноту так и не удается разменять, в ЗТ соавторы все время подчеркивают, что миллион остался миллионом, несмотря на траты: «Остап каждый день считал свой миллион, и все был миллион без какой-то мелочи» [ЗТ 32]; «если не считать 50 тысяч Балаганова… то миллион был на месте [ЗТ 33]; «Остап боролся за свой миллион, как гладиатор» [ЗТ 36] и др.). Параллелизм с новеллой М. Твена был полнее в первоначальном варианте ЗТ, где Бендер отказывался от богатства и женился на Зосе [Собр. соч., т. 2: 537–539].

Тема бесполезного богатства занимала советских писателей еще до появления ЗТ. Отмена денег была частью программы партии большевиков, и вопрос об этом серьезно рассматривался, когда соавторы приступали к писанию второго романа [см. об этом Лурье, Невовлеченность в систему, 107–108]. В 1929 В. Маяковский задумывал работу над комедией «Миллиардеры», где герой получал огромное состояние и не знал, куда его девать в условиях СССР [Галанов, 125]. Одна из первоначальных версий конца ЗТ состояла в том, что «отменят деньги» [Яновская, 84]. Ср. запись Ильфа: «Остап-миллионер собирает окурки» [ИЗК, 296].

32//9