Романы Ильфа и Петрова

Он [погребок] называется «Под луной». — Ресторан под таким названием (видимо, в Батуме) был памятен соавторам по их кавказской поездке летом 1927 [см. ИЗК, 61]. Запомнившаяся Остапу экзотика и пестрота среднеазиатских городов отражена в журналистике середины 1920-х гг. В Ташкенте, например, центральная улица («проспект Карла Маркса») полна гуляющей публики; повсюду розы, антикварные магазины, ночные рестораны и кафе, «тысячи электрических лампочек»; «в скверах со всех сторон несется музыка, переплетаясь с звоном посуды» [Гайдовский, По советской земле: двери в Азию, НМ 10.1925].

31//6

Уважай себя, / Уважай нас, / Уважай Кавказ, / Посети нас. — Четверостишие записано в ИЗК, 173.

31//7

В музее было только восемь экспонатов… — «Музей изящных искусств» среднеазиатского городка по случайности набора своих экспонатов напоминает «показательный музей «Наука» с отделениями гинекологии, минералогии и Сакко и Ванцетти» в рассказе Л. Добычина «Хиромантия». Некоторые экспонаты сходны по тематике: в ЗТ — картина «Стычка с басмачами», у Добычина — картина из эпохи русско-турецкой войны.

31//8

Это для вас красиво, для приезжих, а нам здесь жить приходится. — Опечалившее Бендера исчезновение восточного колорита в городке — часть кампании по борьбе со старым бытом в Средней Азии в годы первой пятилетки. Пресса 1929–1930 критикует традиционный быт и его защитников; подчеркивает негигиеничность такой восточной экзотики, как арыки, домашние колодцы, городские фонтаны, чайханы, узбекские печи и детские люльки и проч.:

«Слов нет, национальные кварталы в Самарканде очаровательны, но это экзотическое очарование хрупкой и изящной культуры мгновенно меркнет при мысли о страшной цене, взимаемой за нее историей…»; «Пресловутая красочная романтика Востока постепенно отходит в область преданий. К примеру, знаменитая «восточная грязь», некогда приводившая туристов в умиление, теперь не вызывает в нас ничего, кроме чувства досады… Наша задача — не любоваться красотами Востока, но бороться с теневыми сторонами современного быта национальных республик». Газеты указывают на определенные достижения культурного строительства: красные чайханы, «дома дехканина», клубы, дома Санпросвета и т. п., но признают, что «ростки нового чаще всего переплетаются со столетними корнями и стволами и образуют самые причудливые комбинации» [Г. Шеигели, Спор эпох, НМ 12.1930; Арк. Млодик, В буднях Бухары, Ог 08.09.29; Культурное строительство Средней Азии, КН 16.1929; Мих. Идзон, «Дядя Санпросвет идет», Ог 10.03.30.].

Некоторые детали цитированных очерков о Средней Азии близки к мотивам настоящей главы ЗТ (например, дом Санпросвета, экспонатами которого вначале были лишь скелет и несколько диаграмм, — ср. в романе городской музей с сомнительным зубом мамонта и макетом обелиска). В целом, однако, картина в ЗТ: строительство в маленьком городке проспектов, дворцов, институтов, филармоний — имеет нарочито преувеличенный характер, почти как в васюкинских фантазиях Бендера [см. ДС 34].

История посещения героями среднеазиатского городка представляет собой переработку рассказа Е. Петрова «Долина» [Собр. соч., т. б].

Отметим обычную для соавторов тактику амбивалентного освещения советских новшеств. Уничтожение традиционной культуры, как оно описано в романе, носит, в сущности, довольно устрашающий характер. Молодой энтузиаст музейного дела, как и большинство советских людей в ДС/ЗТ, явно недалек, тогда как Бендер, пораженный обезличиванием Средней Азии, выражает точку зрения культуры и здравого смысла. Однако эта позиция частично обесценивается плутовским, аутсайдерским статусом Бендера, в то время как варварство директора музея смягчено и прощено благодаря его причастности к великому историческому процессу [см. Введение, раздел 1].