Романы Ильфа и Петрова

…и Америки нет, и Европы нет, ничего нет. И вообще последний город — это Шепетовка, о которую разбиваются волны Атлантического океана… заграница — это миф о загробной жизни. Кто туда попадет, тот не возвращается. — См. ИЗК, 223, 294. Шепетовка — город на Волыни (Украина), до оккупации Советами Западной Украины находившийся вблизи польской границы, последняя железнодорожная станция на советской территории, дверь из СССР в Европу: «Поезд уходил на Шепетовку», — говорится об отъезде на Запад родителей Ю. Олеши, с которыми ему уже не суждено было встретиться [Олеша, Книга прощания, 83]. В начале 30-х гг. Шепетовка была важным и процветающим пересадочным пунктом [см.: Бережков, Как я стал…, 227–229; Вакс, Секрет «последнего города»].

В густо мифологизированном мире ДС/ЗТ высказывание Остапа о Шепетовке напоминает о географии «Страшной мести» или «Слова о полку Игореве», где «корчма на границе» и пространство за пограничной чертой также ассоциируется с хаосом, неизвестностью и нечистой силой.

По мере усиления сталинизма в СССР устрожались барьеры, отделявшие рядовых советских граждан от Запада, и представления о последнем все более обволакивались мистикой. Отождествление заграничного с загробным, скрадывание различий между тем и другим — фигура, встречающаяся в разных формах. Помимо данного места ЗТ, см. в «Самоубийце» Н. Эрдмана (1928–1930): «—Мы сейчас провожаем Семена Семеновича… в мир, откуда не возвращаются. — За границу, наверно? — Нет, подальше…» [д. 3]. Эмиграция и смерть поставлены в один ряд в «Конце хазы» В. Каверина (1925): «… [Революция] столько тысяч людей отправил[а] гулять по чужедальним морям и столько тысяч по таким отдаленным странам, откуда никто никогда не найдет обратной дороги…» [гл. 4, 137]. Еще раньше это сравнение сделал Тютчев: «Возвращающиеся из-за границы столь же редки и столь же нереальны, как выходцы с того света, и, право, трудно упрекать тех, что не возвращаются, настолько хотелось бы быть в их числе» [из письма 1858 г.; цит. по кн.: Вейдле, Задача России, 194]. Прототипом для Тютчева и многих других послужила, видимо, метафора из «Гамлета»: Боязнь страны, откуда ни один / Не возвращался… [III.1; пер. Б. Пастернака].

32//10

— Это карета прошлого, — сказал он брезгливо, — в ней далеко не уедешь. — Неточная цитата из «На дне» М. Горького, где Сатин говорит: «В карете прошлого никуда не уедешь» [д. 4]. «Вместо «никуда» часто цитируется «далеко»» [Ашукин, Ашукина, Крылатые слова, 74]. Извозчик назван «каретой прошлого» в очерке Ильфа и Петрова «Меблировка города» [Ог 30.07.30].

32//11

Пришлось сесть в трамвай. Вагон был переполнен. Это был один из тех зараженных ссорою вагонов, которые часто циркулируют по столице… [до конца абзаца]. — В эпоху ЗТ трамвай часто состоял из одного вагона, так что слова «трамвай» и «вагон» были синонимами. Ср. в «Докторе Живаго»: «Юрий Андреевич… сел в вагон трамвая, шедший вверх по Никитской… Он попал в неисправный вагон, на который все время сыпались несчастья… Вагон пришел в движение» и т. д. [XV. 12]. Трамвай мог, однако, иметь и второй вагон, и тогда первый назывался моторным, а второй — прицепным, или прицепом.

Транспортная давка — частый предмет жалоб, острот, фельетонов тех лет, источник обильных метафор и аллегорий. Иностранцы единодушно пишут о московских трамваях, с которых свисают до земли гроздья людей, которые берутся штурмом и не могут служить для короткой поездки, ибо не успеешь пробиться от входа к выходу [Viollis, Seule en Russie, 25–26,139; Béraud, Ce que j’ai vu a Moscou, 25; Slonimski, Misère et grandeur…, 40; Kisch, Zaren…, 42]. Советская печать возмущается тысячными очередями на остановках, путаницей в расписании, медленностью движения: «Кажется, что это и не вагон вовсе, а металлический пирог с начинкой для какого-то чудовищного людоеда. Начинка потеет, давит друг дружке ноги, висит целыми гроздьями на подножках, ворчит и переругивается» [Трамвайный кошмар, Пр 26.06.29; также П. Романов, Плохой номер, Ог 23.01.27; В. А. (В. Ардов?), Случай в трамвае, Чу 50.1929 (см. цитаты в ЗТ 12//8) и др.].

О трамвайных перебранках описанного здесь типа рассказывает английский профессор в своих зарисовках Москвы в 1927: