Романы Ильфа и Петрова

С первых же дней раскола лидеры «прогрессивного духовенства» (самоназвание живоцерковцев) заняли агрессивную позицию, стремясь захватить командные посты в русской религиозной жизни. В ведении «живцов» оказался ряд важных церквей, среди которых храм Христа Спасителя в Москве, впоследствии снесенный. В своих амбициях обновленцы пользовались поддержкой государства, надеявшегося с их помощью разгромить непокорных сторонников Тихона, в то же время не делая секрета из своего намерения в конечном счете «вырвать с корнем» всякую религию, как старую, так и обновленную. Несмотря на свой сравнительно привилегированный статус, «живая церковь» не смогла полностью достигнуть своих честолюбивых целей. Она не имела сильной опоры среди верующего населения, и ее руководители остались «генералами без армии» (слова патриарха Тихона в беседе с иностранным корреспондентом в 1924). Видя это, власти перестали делать ставку на обновленцев и около 1926 вернулись к своей политике непосредственного давления на патриархию, во главе которой в это время стоял местоблюститель митрополит Сергий (Тихон скончался в 1925). К моменту действия ДС обновленцы уже не представляли серьезной заботы для традиционной церкви, хотя и продолжали пользоваться относительным благоволением властей. Официальный конец обновленческого раскола наступил в 1944, когда остатки «живой церкви» вынуждены были вернуться в лоно Московской патриархии, чьи отношения с государством заметно потеплели во время Великой Отечественной войны 1941–1945. [Kokovtzoff, Le bolchevisme a Гoeuvre; Chessin, La nuit qui vient de l’Orient; Fletcher, The Russian Orthodox Church Underground, etc.]

3//8

…Вытянул из-под кровати сундучок, обитый жестью. Такие сундучки встречаются по большей части у красноармейцев. Оклеены они полосатыми обоями, поверх которых красуется портрет Буденного или картонка от папиросной коробки «Пляж» с тремя красавицами, лежащими на усыпанном галькой батумском берегу. Сундучок Востриковых… также был оклеен картинками… — Солдатский сундучок, хранимый под койкой, — известная принадлежность как царской, так и советской казармы. А. Соболь упоминает о «солдатском сундучке, старорежимном, обитом зелеными жестяными полосками» [Погреб // А. Соболь, Любовь на Арбате], а Е. Зозуля описывает новобранца, который «сидел на полу перед открытым сундуком своим и наклеивал на внутренней стороне крышки картинки из журнала дамских мод, купленного в лавочке за копейку» [В царской казарме // Е. Зозуля, Я дома]. Толпа новобранцев, несущих за ручку свои «кованые тяжеловесы-сундучки», изображена в одновременном с ДС очерке [текст и рисунок в Эк 08.1927].

Упоминаемая в ДС папиросная коробка «Пляж» с тремя курящими и улыбающимися красавицами, с надписью на русском и грузинском языках, подлинна [репродукцию см. в кн.: Anikst, La Pub en URSS…, 62].

Личный сундук, любовно украшаемый изнутри, — заменитель домашнего уюта и интимного, укрытого от посторонних глаз, мира. В этом качестве сундуки и шкатулки типичны не только для солдат, но и вообще для тех, кто вынужден жить на людях, вдали от родного дома, под чужим кровом: для прислуги, няни и т. п.¹. «Няня в углу на своем сундуке (все няни всегда спали на сундуках). Это большой черный сундук, где лежит ее «добро»… Я видел, что внутри он был оклеен бумагой с картинками» [Б. Вышеславцев, Тайна детства]. Подобные сундучки бытовали в России давно — во всяком случае, уже в XVIII в. В «Детстве» Толстого экономка Наталья Савишна «отворяла голубой сундук, на крышке которого сну три… были наклеены крашеное изображение какого-то гусара, картинка с помадной баночки и рисунок Володи…» [гл. 13]. Об изображениях, украшавших сундук, пишут и вспоминают многие: