Романы Ильфа и Петрова

Намек на судьбу Красных ворот замаскирован не только пространственно (переносом в уездный город), но и намеренной хронологической путаницей. В апреле 1927, когда начинается действие романа, снос Триумфальной арки в городе N упомянут как Vorgeschichte, как уже совершившийся факт. Что касается Красных ворот в Москве, то они и в начале романа, и в момент въезда «концессионеров» в летнюю Москву еще стоят на своем месте в столице (напомним, что работы по их сносу, согласно датировке «Огонька», в конце июля еще только начинались). В рукописном варианте романа памятник предстает глазам въезжающих: «Подле реставрированных тщанием Главнауки Красных ворот расположились заляпанные известкой маляры…» [бывшая глава 18, М. Одесский и Д. Фельдман, ДС, 185; Ильф А., ДС, 164. Между прочим, соавторы правильно отмечают здесь, что ворота еще недавно восстанавливались]. Правда, это указание не вошло в печатные варианты, а пассаж о снесенных воротах в N везде сохранен. Но в мыслях соавторов несомненно было одно и то же сооружение, о чем можно догадываться, среди прочего, из одинаковой фразеологии, описывающей московские Красные ворота в рукописном пассаже («подле реставрированных тщанием Главнауки Красных ворот») и снесенную «Триумфальную арку» в городе N («заведующий подотделом благоустройства Козлов, тщанием которого недавно был снесен единственный в городе памятник старины»).

3//4

…Работники прилавка… выкатили на задний двор, общий с двором отца Федора, бочку гнилой капусты, которую и свалили в выгребную яму. — Выбрасываемая тухлая капуста фигурирует также в рассказе М. Зощенко «Бочка». Как и в ДС, кооператоры выкатывают бочку с капустой во двор, но у Зощенко ею прельщаются не кролики, а люди: «Наутро являемся — бочка чистая стоит. Сперли за ночь капусту». Повсеместный обычай хранить в бочках «громадные запасы гниющей капусты», помои и нечистоты обличают М. Булгаков в фельетоне «Птицы в мансарде» (1923) и М. Кольцов в фельетоне «Сюда, в заросли» [в кн.: Булгаков, Забытое; Кольцов, Конец, конец скуке мира]. О выражении «работники прилавка» см. ДС 6//7.

Домашние обеды о. Федора и судьба его кроликов отражают характерные для тех лет экономические искания. Продовольственные лишения заставляли граждан пускаться в поиск универсальных средств пропитания, и кролик, наряду с соей [ЗТ 1//2], одно время казался одной из таких «волшебных пуль». Современный очеркист дает внушительный список того, «Что можно получить от кролика»: «Кроме мяса, кролик дает мех, пух, кожу, шевро, замшу, лайку, фетр, клей, струны, удобрение и корм для скота (внутренности и кровь) — одним словом, почти весь кролик может быть утилизирован. Но главным направлением должно быть для нас мясо-шкурковое» [В. Одинцов, Ог 20.04.30]. Неудивительно, что о. Федор, этот предприимчивый неудачник, не обошел кролика своим вниманием. Трудностями, которые о. Федору так и не удалось преодолеть, оказались плодовитость грызуна и его подверженность заразе. Это принудило священника к дальнейшим изысканиям, и в конечном счете к погоне за сокровищами Воробьянинова.

3//5

…Старинная народная картинка «Зерцало грешного»… — Лубочная гравюра, известная во множестве вариантов начиная с петровского времени. Помимо четырех эпизодов, упомянутых в ДС («Сим молитву деет, Хам пшеницу сеет, Яфет власть имеет, Смерть всем владеет»), включала другие назидательные картинки, которые можно было получить, по-разному складывая лист. Среди них — «ряд изображений из жизни человека от его младенчества и до смерти: ребенок, сидящий под яблонею, и грехопадение первых человек, и распятый Искупитель». В некоторых вариантах картины имелись также изображения дамы и ухаживающего за нею кавалера; при ином сложении листа в платье дамы можно было разглядеть смерть с косой, а в наряде кавалера — грешника, корчащегося в адском пламени. [Ровинский, Русские народные картинки, т. 3: 112–116; т. 5: 175–176.]

Ср. лубочные картины с историей блудного сына, в домике пушкинского станционного смотрителя. Стихи «Сим молитву деет» и т. д. распевают старцы в «Восковой персоне» (1931) Ю. Тынянова [гл. IV. 5].

3//6