Романы Ильфа и Петрова

— Мосье, же не манж па сис жур. Гебен зи мир битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы. — Бывший член Государственной Думы, предводитель дворянства или губернатор, протягивающий руку за милостыней, — не столь уж редкая картина в советской России 20-х гг. Многие представители знати и чиновничества, попав в разряд официальных изгоев — лишенцев [см. ЗТ 12//8], теряли средства к существованию и переходили на положение нищих и бродяг. Кое-кто промышлял мелкой уличной торговлей (один очеркист упоминает о губернаторе, торгующем сливами), фотографией, продажей семейных безделушек и сувениров; другие прямо обращались к великодушию публики, как рассказывает французский журналист, посетивший Москву в 1929: "Многие нищие спекулируют на сострадании добрых душ к несчастью и на симпатиях к прошлому. Нередко видишь, как старик с хорошими манерами приближается к группе людей или входит в трамвай и громко заявляет: „Я бывший губернатор X... Я всегда был добрым и гуманным. Посочувствуйте, граждане. Я умираю от голода". Это действует безотказно". [Beraud, Се que j’ai vu a Moscou, 37, 149; Despreaux, Trois ans chez les Tsars rouges, 215-221; Д. Фибих, Земля советская, НМ 02.1926; Marion, Deux Russies, 122; см. также ДС 5//11].

Попрошайничество на иностранных языках принадлежит еще дореволюционной традиции. Как пишет А. И. Куприн в 1896, "если [босяк] бывший офицер, то он непременно прибегнет к французскому языку: „Доне келькшоз пур повр офисье"" [Киевские типы: Босяк].

Хотя нищенство бывших сановников является засвидетельствованным фактом советской жизни, соответствующий литературный мотив имел хождение и раньше. Ср. у сатириконовца Арк. Бухова: "Старый Акций не выдержал и спился... бегал по римским улицам... и выпрашивал у прохожих — бывшему патрицию..." [Из римской жизни (1916), в его кн.: Рассказы, памфлеты, пародии].

Звание "член Государственной думы" в 20-е гг. упоминалось в негативном и глумливом тоне; так у С. Семенова [Наталья Тарпова, кн. 1:12] и М. Слонимского [Лавровы, 35-39].

36//10

— Прежде всего система, — бормотал он [Остап], — каждая общественная копейка должна быть учтена. — Не исключено, что эта острота, на вид столь нехитрая, отражает какие-то ходячие лозунги, поучения тогдашнего администрирования. Ср. ленинскую фразу: "Социализм — это учет" [заголовок, Ог 01.01.27]. Учет ничтожных величин уже наклевывался как юмористический мотив. В рассказе П. Романова "Художники" продавец канцтоваров — карикатурный маленький бюрократ — заполняет чек на покупаемый старухой копеечный конверт. Возникает спор о том, стоит ли тратить бумагу и время. "Ты в государственный магазин пришла. Тут об каждой копейке должны отчет дать", — говорит продавец [Ог 26.12.26].

36//11

"...Я уничтожу это позорное пятно на репутации города, я исправлю досадное упущение". — Ср. слова Николая I по поводу поэмы А. Полежаева "Сашка": "Я положу предел этому разврату. Это все еще следы, последние остатки: я их искореню" [Герцен, Былое и думы, 1.7]. Эта характерная по синтаксису и тону угроза нередко вкладывается в уста Николая I в литературе: "Я выведу этот революционный дух, вырву с корнем" [Толстой, Хаджи-Мурат]; "Я прикажу быть инженерам честными" [Ю. Тынянов, Малолетный Витушишников]. Николаевские черты входят в набор иронических масок Бендера [ср., например, ЗТ 17//13]. Они на своем месте в "николаевско-лермонтовском" семантическом поле данной главы.

Комизм данной интонации в том, что в нее вложены советские штампы: "досадное упущение", "смыть позор". Ср.: "Чтоб позор с завода был смыт, поднимем производительность, перестроим быт" или: "Смыть с себя позорное пятно, догнать и перегнать выполнение плана" [лозунги на заводах, Ог 20.11.30; Эк 09.1930].

Провал "на отлогости Машука, в версте от Пятигорска" — место действия одного из эпизодов "Княжны Мери" (еще один лермонтовский отзвук в настоящей главе). Идеей Бендера взимать деньги за осмотр этой последней бесплатной достопримечательности соавторы откликаются на ту особенность пятигорских курортных мест, которая отмечена в кавказских записях Ильфа: "Попали в „Цветник". Взяли 32 копейки. Вообще берут... Местные жители красивы, статны, но жадны. Слова не скажут даром. Даже за справку (устную) взяли 10 коп... Галерея как галерея, берут... „Терек — краса СССР". За красу взяли по гривеннику. „Дробясь о мрачные... кипят и пенятся". Утесистых громад еще нет. Но деньги уже взяли". О знаменитом Провале Ильф записывает: "Видели Провал. Провал полный. Смотрели на лужицу. Воняла" [ИЗК, 57].