Романы Ильфа и Петрова

В Старгороде было две гимназии: дворянская и городская. — Эти учебные заведения в социальном плане представляют собой верх и низ: дворянские гимназии были наиболее привилегированными (выше даже классических), городские же гимназии и училища принимали "кухаркиных детей" [см.: Москвин, Гибель реального, и др.]

ПР//13

Воспитанники дворянской гимназии... получили обидное прозвище "баклажан". — Ученики каждого учебного заведения имели свое прозвище, например, "карандаши", "чижики", "паштеты"; обычны были взаимное дразнение и соперничество, часто с сословной подоплекой [см.: Блонский, Мои воспоминания, 45]. Мишенью прозвищ часто были серый, сизый и синий цвета различных частей школьной униформы: "Серые шинели с петлицами на воротнике, форменные синие мундиры с белыми пуговицами... — Синяя говядина!" [дразнили гимназистов воспитанники училищ; В. Беляев, Старая крепость, глава "Прощай, училище!"; Ефимов, Мой век, 7]. "Сизяками нас дразнили за сизые шинели, которые мы должны были носить" [Кассиль, Кондуит, Собр. соч., т. 1: 83; см. также Наумов, Из уцелевших воспоминаний, 59; Горный, Ранней весной, 279; Дон-Аминадо, Поезд на третьем пути, 24; Дейч, День нынешний..., 86 — о синих тужурках гимназистов, и др.]. Сюда, видимо, относятся и "баклажаны" (ср. народное название баклажан — "синенькие").

О вражде и побоищах между воспитанниками "барских" и "плебейских" учебных заведений рассказывают все [А. Наумов; С. Горный; Н. Москвин, Гибель реального; Ф. Степун, Бывшее и несбывшееся; Н. Заболоцкий, Ранние годы, и др.].

ПР//14

— Это не я разбил, — быстро ответил Ипполит. — В рассказе В. Инбер "Где ничего не случается" спор между шалившими гимназистами о том, кто разбил лампу ("не я") продолжается и в их взрослой жизни, когда они снова встречаются через много лет [Ог 30.06.29].

ПР//15

Савицкий... пытался водворить нос на прежнее место. Нос не приставал. Тогда Савицкий пошел в уборную и утопил нос в дыре. — Очевидные переклички с "Носом" Гоголя. Ср. действия майора Ковалева: "Осторожно и осмотрительно наложил он его на прежнее место. О ужас! Нос не приклеивался", — и цирюльника Ивана Яковлевича: "...швырнул потихоньку тряпку с носом [в реку]".

ПР//16

Во время "греческого" в третий класс вошел директор "Сизяк"... У директора не было зубов. — Гошпода, — заявил он, — кто ражбил бюшт гошударя в актовом жале? — Опять совмещение мотивов:

(а) Гимназический топос посвящает много места причудливым особенностям педагогов, автоматизму их поведения и возникающим на этой почве сложным системам взаимного мучительства учителей и учеников (один из ярких, сложных примеров — гимназические главы "Истории моего современника" В. Г. Короленко). Наиболее общие места, обязательные штампы любого рассказа о гимназии — прозвища наставников и странности в их манерах и речи. "Инспектор гимназии Соловский, по прозвищу „цуфрик“... Учитель истории Пустовойтов носил прозвище „грача“... Была у него привычка говорить очень медленно, нюхать при этом табак и кстати или некстати повторять присловье: „Так и знайте"" [Каменский, Век нынешний..., 15, 35]. "Вошел наш директор Бурмейстер (Шестиглазый, как мы звали его)... Надзиратель Галкин (он же — Барбос)" и т. п. [Чуковский, Серебряный герб, 387, 508]. Подобно схоластам фарсовых комедий, гимназические наставники говорят со смешным акцентом: "— Гуоворите! — объявил чех-латинист. — Уас уызвали зуатем, чтуоб вы гуоворили! Мы ждюем, чтуо скажет Иуанов Пуавол!" [Дорошевич, Иванов Павел]. В записках В. Зензинова дефекты речи сходны с упоминаемыми в романе: "Другой классный наставник, с бритыми усами, что тогда встречалось редко, назывался „Сифоном", потому что он как-то особенно шипел и свистел сквозь зубы (как вырвавшаяся из бутылки зельтерская вода!)... Инспектор Фишер... говорил на очень плохом русском языке с забавным пришепетыванием и сюсюканьем — мы его звали „Зюзя"" [Пережитое].

В детские годы братьев Катаевых в одесской гимназии был "классный наставник, латинист, поляк Сигизмунд Цесаревич, которому была дана странная, ни на что не похожая, глупейшая кличка Сизик... [Он говорил] с польским акцентом" [Катаев, Разбитая жизнь, 232].