Романы Ильфа и Петрова

О внешности графа Фредерикса и о месте его рядом с императором (безошибочно указанном Бендером) другой мемуарист пишет: "Его импозантная, хотя и старая фигура [с голубой Андреевской лентой через плечо, которую, вместе с орденом св. Андрея Первозванного, имели лишь высшие сановники и особы царской фамилий] как-то сразу запоминалась, может быть еще и потому, что он часто находился именно там, где находился Государь" [Пантюхов, О днях былых, 155]. Фредерикс как спутник государя упоминается в повести С. Заяицкого "Жизнеописание С. А. Лососинова" [II. 9], где есть и другие переклички с данной главой ЗТ; см. ниже, примечание 23.

8//10

Простите, вы не социалист? Не партиец? — Партиец — восходящее к языку старых революционеров и в 20-30-е гг. общеупотребительное именование члена ВКП(б). "Из райкома вышел партиец, очень неавантажного виду, но, как водится, с портфеликом", — так начинается известный роман того времени, где термины "партиец", "партийка", "беспартийный" употребляются едва ли не чаще, чем "человек", "мужчина", "женщина" [Семенов, Наталья Тарпова].

8//11

Я беспартийный монархист. Слуга царю, отец солдатам. В общем, взвейтесь, соколы, орлами, полно горе горевать... — "Беспартийный монархист" — выражение каламбурное, т. к. эпитет употреблен одновременно в смысле дореволюционной думской номенклатуры ("не принадлежащий ни к одной из политических партий") и в советском смысле ("не член партии большевиков").

Первая цитата — из "Бородина" Лермонтова: Полковник наш рожден был хватом: / Слуга царю, отец солдатам... Строевая песня "Бородино" (музыка Н. П. Брянского) часто исполнялась военными хорами. Ср. также нередко цитировавшиеся слова из записной книжки Достоевского: "Я, как и Пушкин, слуга царю..."[Поли. собр. соч., т. 27: 86]. Пародийных отзвуков личности и биографии Достоевского в ДС/ЗТ немало [см. ДС 8//12; ДС 20//4 и мн. др. ]. Бендеровская фраза могла вызывать в памяти также формулу "слуга царя и отечества", обозначавшую солдата.

Вторая цитата — из юнкерской песни:

Взвейтесь, соколы, орлами,
Полно горе горевать!
То ли дело под шатрами
В поле лагерем стоять!

От рассвета до заката

С полной выкладкой идем.
Пообедаем, ребята,
— Песню звонкую споем...

Лагерь — город полотняный,

Морем улицы шумят,
Позолотою румяной
Медны маковки горят...

[текст в кн.: Чернов, Народные русские песни и романсы, т. 1]. Песня входила в строевой репертуар военных училищ: "Запели старую юнкерскую, какую певали всей ротой, когда шли на тактические учения или топографические съемки: — Взвейтесь, соколы, орлами..." [Уваров, Лихолетье]. Выпускники кадетских училищ генералы А. Деникин и П. Н. Краснов вспоминают ее с теплотой и гордостью. Из записок генерала Краснова: "Рота идет по пыльному полю. Впереди песельники хорошо, по-нотному, поют: „Взвейтесь, соколы, орлами...“ Сколько лет раздается и звучит над полем эта самая песня?.. С возвышенности открывается широкий вид на Главный лагерь, на бесконечные ряды белых палаток. Искорками горят на солнце медные шишечки палаточных верхов. Блестят, звездочками играют штыки ружей песельников" [Краснов, "Павлоны"; ср.: Деникин, Старая армия, 24, 67]. "Взвейтесь, соколы" удержалась как строевая песня и в Советской армии. Комментатору доводилось петь ее в военном лагере полстолетия назад.

Нахальное сцепление лозунгов и цитат, применяемое Бендером, было в ходу у Гудковских юмористов: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь. Кто не трудится, тот не ест, и вообще мир хижинам, война дворцам!" или: "Мы — старые общественники-революционеры. И вообще, вихри враждебные веют над нами..." [Катаев, Птичка божия, Сорвалось (1924), Экземпляр (1926)].

8//12

— Чайку, чайку не угодно ли? — Ср. эту формулу гостеприимства в описаниях старой жизни: "Чайку еще не прикажете ли?"; "Чайку попить не желаете ли со мною?" [И. Салов, Мельница купца Чесалкина // Русские повести XIX века 70-90-х годов, т. 1; М. Горький, Н. А. Бугров // М. Горький, Портреты]. По словам мемуариста, знатока русской жизни, приглашение неожидавшемуся гостю: "Да вы не хотите ли чаю?", независимо от степени знакомства и симпатии, — непременная часть старомосковской культуры. "Не угостить захожего человека чаем считалось в Москве верхом ненужной жесточи и скаредности" [Дурылин, В своем углу].

8//13