Романы Ильфа и Петрова

Противопоставление " партийный/беспартийный" всегда много значило в СССР, но никогда не было столь чревато последствиями, как в конце 20-х гг. В эпоху ЗТ беспартийный рабочий или служащий, если он не принадлежал к ценимой профессиональной элите, имел более низкую зарплату и меньше шансов на продвижение, первым увольнялся при сокращениях, последним получал комнату или путевку в санаторий и т. п. Беспартийность, особенно в сочетании с непролетарским происхождением, означала политическую ненадежность и гражданскую второсортность. "Беспартийные?.. И вы? И вы? Эх, ей-богу... Как же это так? Ну, шут с вами" — такими словами секретарь партячейки на Турксибе, вчерашний рабочий, встречает столичных журналистов. Далее он с натугой втолковывает им: "Я думаю... Если ты грамоту произошел хорошо... даже в гимназии и высче учился... но не партийный ты, не большевик... а живешь с нами... а мученье наше при тебе... — то и не человек ты есть!" [Вит. Федорович, Турксиб, Пр 21.07.29; его же, Конец пустыни, 42]. Более отверженными, нежели беспартийные, были в эту эпоху начинающихся пятилеток разве лишь всякого рода "бывшие люди", загонявшиеся в гетто, — лишенцы [см. ЗТ 12//8].

Кастовая замкнутость и высокомерие с одной стороны, приниженность и заискивание с другой были нормой взаимоотношений между партийными и беспартийными, контраст которой с принципами братства и демократии мало кому бросался в глаза. Такой вещи, как "морально-политическое единство советского общества" (выкованное позже, в эпоху зрелого сталинизма), в 20-е гг. еще не было, и в социально расслоенном обществе партийные должны были зорко следить за чистотой своих рядов, за четкостью перегородок — вплоть до ощущения себя как тайного общества, вроде масонов, чьи дела не должны приоткрываться для профанов-беспартийных. Типичный разговор того времени: "— Он одному беспартийному такую, понимаешь, штуку про партию ляпнул, что у нас вроде в организации зажим и всякое такое... — Беспартийному?.. Беда смутная и неостановимая неслась на Соустина..." [Малышкин, Люди из захолустья: В Москве]. То же в романе М. Чумандрина, действие в те же 1929-1930 г.: "„При беспартийном напорол всякой чертовни", — ахнул про себя Горбачев" [Бывший герой, 68]. И у П. Романова: "Не сболтнул ли он чего-нибудь лишнего в обществе беспартийных?.. Если ты близок с партийными, тогда особенно строго нужно держаться с беспартийными" [Товарищ Кисляков, гл. 23].

Эту неприкрытую кастовую аррогантность партийной элиты в те годы кое-кто еще решался критиковать. "Не будь беспартийных, кого бы ты презирал?" — откликается на "комчванство" современная юмореска [КП 30.1926, из Кр]. Герой рассказа Л. Ваковского "Полнеба", беспартийный интеллигент, записывает в дневнике:

"Я не люблю сектантскую привычку коммунистов делать секреты из пустяков, скрывать от нас, беспартийных, обыкновеннейшие вещи, о которых пишут в газетах. Самое большое зло в наших вузах — чрезвычайная обособленность партколлективов. Беспартийные, если к тому же они не члены профсоюзов, ходят иностранцами. Они свободны даже от всяких общественных нагрузок. Они своекоштны, как кошки на крыше. Отсюда — всевозможные акты всевозможных упадочничеств. Нам трудно сохранять равновесие. Центр тяжести выше точки опоры. Мы умники, а не ваньки-встаньки" [КП 52.1929].

Беспартийность означала социальную неуверенность в себе: например, в романе С. Семенова милиционер задерживает пьяного, но когда возникает подозрение, что тот — партиец, спешит отступить [Наталья Тарпова, гл. 27]. При проверке документов в поезде пассажиру, предъявившему партбилет, почтительно говорят "достаточно" [А. Малышкин, Поезд на юг (1925)]. Чувство неполноценности особенно систематически прививалось интеллигенции, находя опору в ее историческом сознании долга перед народом. В пьесе А. Афиногенова "Страх" некто квалифицируется как "беспартийный христосик". В его же пьесе "Чудак" один из героев говорит: "Ты забыл, верно, кто мы такие? Мы — канцелярские крысы, беспартийные интеллигенты... Нам нужно молча идти своей дорогой".