Романы Ильфа и Петрова

Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом... — Переход персонажа с прозы на стихи, причем не цитируемые, а оригинальные — едва ли не уникальный случай в русской литературе (если не считать водевилей). Вне русской почвы можно указать некоторые параллели, например, диалог Лукиана "Менипп", где заглавный герой после посещения преисподней (где он общался с Гомером и Еврипидом) говорит цитатами из трагедий и "Одиссеи", вызывая этим досаду собеседника: "Да перестань ты говорить ямбами; ты, видно, с ума сошел"; прозаические сцены "Генриха IV " Шекспира, где подобное происходит дважды, оба раза в трактире: когда Фальстаф изображает короля [1.2.4] и когда пьяница Пистоль врывается, размахивая шпагой и произнося угрожающие ямбы, полные шутовской риторики [II.2.4]; повесть Жюля Ромэна "Приятели" (Les Copains, 1922), где бродяга, подбирающий окурки, вдруг начинает говорить александрийскими стихами [гл. 2]. Два последних примера сходны с ямбами Ло-ханкина в том, что стихи предстают как нарочито неумелые, с преувеличениями, нескладицей, повторениями, прозаизмами, нарушениями размера. Как более косвенную аналогию можно упомянуть то место в "Даре" В. Набокова, где пятистопные ямбы неожиданно вводятся в цитату из Маркса, "чтобы было не так скучно".

Декламация трагедийных стихов в бытовой обстановке типична для старых актеров [например: Д. Т. Ленский. Лев Гурыч Синичкин; А. М. Федоров. Гастролеры // в кн.: Писатели чеховской поры, т. 2].

В более широком плане параллелями к ямбам Лоханкина являются всевозможные перескоки в разговоре с обычного языка на выспренний, ученый, формальный. Таковы монологи некоторых персонажей Рабле (любимого писателя Ильфа) и Мольера; речь Несчастливцева у Островского (см. ниже), Фомы Опискина в "Селе Степанчикове", Гаева в чеховском "Вишневом саде" и др.

Белыми пятистопными ямбами без деления на стихотворные строки написана поэма М. Горького "Человек". С лоханкинскими ямбами она сходна лишь общей выспренностью тона: "И, облаку заразному подобна, гнилая Пошлость, подлой Скуки дочь, со всех сторон ползет на Человека, окутывая едкой серой пылью и мозг его, и сердце, и глаза..." и т. п.

Примерно тридцать белых ямбов, произносимых Лоханкиным в трех главах романа (13-й, 21-й и 24-й), пародийны, однако имитируют не конкретные тексты, а усередненный "возвышенный стиль", составленный из классических штампов. Ближайшим источником последних является трагедия, писанная белым пятистопным ямбом, — жанр, в русской драматургии связываемый с именами Пушкина, А. К. Толстого, Л. А. Мея и др. Употребление Лоханкиным этого размера следует рассматривать как развитие темы "трагедии русского либерализма" и склонности Лоханкина "страдать величаво, упиваясь своим горем". Кроме реминисценций из "Маленьких трагедий", "Бориса Годунова", "Царя Федора" и др., мы находим в ямбах Лоханкина и другие клише, восходящие к драме и лирике XIX в. Параллели между стихами Лоханкина и этими текстами могут быть прослежены, с одной стороны, в плане лексики и стиля, с другой — в метрикосинтаксических схемах, т. е. в типовых сращениях метрических позиций с заполняющими их синтаксическими конструкциями и словами. Ради обозримости лоханкинские ямбы будут рассмотрены не по мере их появления в трех разных главах, а в один прием.

Все пятистопные ² строки Лоханкина имеют словораздел после 2-й стопы, в то время как в классических ямбах это лишь преобладающий, но далеко не единственный случай. Такое единообразие, видимо, объясняется желанием пародистов дать наиболее хрестоматийный вариант ямба.

Сокращенные названия драм Пушкина, А. К. Толстого и Л. А. Мея: БГ — "Борис Годунов", КГ — "Каменный гость", МС — "Моцарт и Сальери", ПЧ — "Пир во время чумы", РУ — "Русалка", СР— "Скупой рыцарь"; ДЖ — "Дон Жуан", СИ — "Смерть Иоанна Грозного", ЦБ — "Царь Борис", ЦФ — "Царь Федор Иоаннович"; ЦН — "Царская невеста".

ЗТ 13. Волчица ты... Тебя я презираю. — Метрико-синтаксическая схема первого полустишия (Волчица ты....) широко представлена в трагедиях: Царевич я. Довольно, стыдно мне... [БГ]; Безумец я. Чего ж я испугался? [БГ]; Убийца ты. Волхвы тебе сказали... [ЦБ 5]; Мучитель я! Мой сын, убитый мною... [СИ 4]; Антихрист он! Всех наших бед заводчик [СИ 4] и мн. др. "Презираю" — памятно по проклятиям умирающего Валентина сестре: Прочь, тебя презираю, / Тебя презираю, / Позором себя ты покрыла, / Так будь же ты проклята... [Ш. Гуно, Фауст].

К любовнику уходишь от меня. — Слово любовник воспринимается здесь как элемент стиля XIX в. Обильно представлено у Пушкина — ср.: Мой верный друг, мой ветреный любовник [КГ] и др.