Романы Ильфа и Петрова

Кофе тебе будет, какава! — Представление о кофе и какао как об элементах праздного обеспеченного быта восходит к давним временам. В европейской сатире XVII-XVIII вв. они часто упоминаются среди предметов роскоши, ввозимых из разных стран мира на потребу светских сибаритов. В русской литературе неторопливый ритуал утреннего кофе богатых бездельников на фоне чьих-то трудов ради человечества представлен у Кантемира (сатира 2.140-142); Державина (А я, проспавши до полудни, / Курю табак и кофей пью ); Маяковского (Так вот и буду в Летнем саду / пить мой утренний кофе); A. Н. Толстого ("Ради нас, плотвы несчастной, чтобы мы спокойно попивали кофеек" [французские оккупационные войска в Одессе проливают кровь; Ибикус, кн. 2]) и др.

В народе оба напитка считались роскошью и приберегались для особенных дней: "Толковали бабы, что по праздникам Марфута какао и кофий пила" [Соколов-Микитов, На своей земле]; для дорогих гостей: "Кофий это, барышня, кофий. Вот сейчас заварю. Пять лет берегла для гостя дорогого, вот погляди-ка сама, какой кофий-то" [Замятин, Алатырь]. Характерен также народный взгляд на кофе как на напиток нерусский, чуждый национальному духу. "Чай — вон, кофий — вон: брага", — говорит у Б. Пильняка славянофильски настроенный мужик [Голый год].

В советской России натуральный кофе можно было покупать и пить в частном секторе. С вытеснением нэпмана исчез и кофе, оставшись доступным лишь элите: дипломатам, спецам, крупным партийным работникам. Еще в 1927, при сравнительном изобилии, иностранный специалист отмечает, что в Харькове кофе нигде не достанешь. А. Слонимский в 1932 сообщает, что во всем Ленинграде кофе можно выпить только в отеле "Астория" за валюту. По словам американского инженера, даже в ресторане "Гранд Отель", единственном месте в Москве, где могли питаться иностранцы, кофе в 1930 можно было получить лишь искусственный, притом без молока и сахара [Noe, Golden Days, 71; Slonimski, Misere et grandeur..., 145; Rukeyser, Working for the Soviets, 217].

У В. Катаева в водевиле "Миллион терзаний" (1930) хозяин угощает гостей: "Чаю? Кофе? Какао? Впрочем, кажется, кофе и какао нет" [о других совпадениях с этой пьесой см. выше, примечания 7 и 31]. М. Шагинян в рассказе "Прыжок" (1926) описывает кофейную церемонию на даче спеца:

"По утрам, когда советские служащие уезжали в город, на балконе у спецдамы благоухал кофейник с мокко и слезился кусочек льда на янтарном деревенском масле... Спеддама перетирала мытые чашки, щипчиками накладывала в них сахар... Найдите-ка теперь дома, где все это случается, где сахар пахнет в саксонской чашке, где бахрома у салфеточек выглажена и отливает синевой. — Да, знаете ли, такого кофе, как у вас... — неизменно начинала служащая, разрезая пополам поджаренный калач и густо намазывая его маслом. — Нужна культура, чтоб подать такой кофе".

Рядовому населению вместо натурального кофе предлагались заменители под различными неаппетитными названиями: "Желудин" и т. п. В "Дне втором" И. Эренбурга один из героев рассказывает: "Я сегодня был в кооперативе — три сорта кофе: из японской сои, из гималайского жита, еще из какого-то ванильного суррогата — так и напечатано. Спрашиваю: „А нет ли у вас, гражданочка, кофе из кофе?“" [гл. 15].