Романы Ильфа и Петрова

Что касается какао, то оно было в конце 20-х гг. и вовсе немыслимой роскошью. В меню правительственного санатория в Крыму в 1929-1931 оно значится наряду с такими деликатесами, как фрукты, осетрина, пирожные, мясо [Геллер, Пекрич, Утопия у власти, т. 1: 252-253]. Какао ощущалось как продукт не только недоступный, но в каком-то смысле и философски несовместимый с пролетарской диктатурой. В очерке B. Катаева царский генерал, работающий в штабе М. Фрунзе, пьет довоенное какао "Эйнем" и предвидит, что пьет его в последний раз — ведь у большевиков какао быть не может [Пролетарский полководец //В. Катаев, Почти дневник]. В стихах Маяковского какао не раз упоминается как услада буржуев, закономерно отсутствующая в рабоче-крестьянской республике: За тучей / берегом // лежит / Америка. // Лежала, / лакала // кофе, какао [Хорошо, гл. 12]. Упрекая Ф. Гладкова в приукрашивании сельской жизни, поэт иронизирует: Прочесть, / что написал пока он, // так все колхозцы / пьют какао [Работникам стиха и прозы, на лето едущим в колхозы (1928)].

"Кофе тебе будет, какава!" — формула, в сгущенном виде передающая все презрение дворника Пряхина к "образованному" Васисуалию.

13//36

— Я не виноват!.. — Все не виноваты. — Диалог Лоханкина и его мучителей имеет оттенок сатириконовского стиля. Ср. "— Знаю, знаю я, зачем ты на дачу едешь. — Да, ей-Богу, отдохнуть. — Знаем мы этот отдых. — Заработался я. — Знаем, как ты заработался!" и т. д. [А. Аверченко, Фабрикант, Ст 28.1912].

13//37 

— Давай, давай, Никитушко! — хлопотливо молвил камергер Митрич... — За разговорами до свету не справимся. — Мужиковствующему камергеру Митричу свойственны обороты литературно-сермяжной речи. Ср., в частности, императивы: "Соединись с нами, Аввакумушко!" [Житие протопопа Аввакума]; "Отворь ворота, Архипушко! отворь, батюшко!" [Щедрин, История одного города]; частые у Некрасова: Прости, прости, Матренушка, Иди-ка ты, Романушка [Кому на Руси...] и т. п.

13//38

— От меня жена ушла! — надрывался Васисуалий. — Наказание героя хамами часто сочетается с унижением по любовной линии: либо женщина оставила героя, либо расправа происходит в ее присутствии, либо то и другое сразу. Типично также присутствие при наказании или участие в нем удачливого соперника. В "Епифанских шлюзах" А. Платонова, как и в ЗТ, героя незадолго до экзекуции бросила оставшаяся в Англии невеста. В "Докторе Живаго" та же ситуация в смягченном виде: недавно покинутый женой доктор подвергается насмешкам дворника Маркела и его гостей. В "Приглашении на казнь" В. Набокова жена осужденного Цинцинната обманывает его с каждым встречным и переходит в лагерь его мучителей. Наказание на глазах у женщины плюс увод ее от героя хамами: "Невский проспект" Н. Гоголя (поручик Пирогов и немцы); "Человек в футляре" А. Чехова (с той оговоркой, что наказывающий — Коваленко — не хам, хотя и наделен витальностью, типичной для этой роли); "Приключения Растегина" и "Прогулка" А. Н. Толстого; "Картофельный эльф" Набокова; "Груня" Куприна; "Дело Артамоновых" Горького (офицер Маврин отнимает у Якова женщину и при ней дергает его за бороду); " Зависть" Олеши (Кавалерова бьют по лицу и выталкивают из дома на глазах Вали) и т. п. В "Вечере" Бабеля, в "Камере обскура" Набокова экзекуция отсутствует, однако сексуальное унижение, причиняемое герою женщиной в союзе с ее любовником -хамом, представлено в полной мере. Жертвой травли или наказания, усугубляемых обидой в любовном плане, может быть и женщина, как в лесковской "Леди Макбет Мценского уезда" (измена Сергея и порка) или в "Гадюке" А. Н. Толстого.

13//39