Романы Ильфа и Петрова

— He говорите так! — закричал перепугавшийся Паниковский. — Я всех вас переживу. Вы не знаете Паниковского. Паниковский вас всех еще продаст и купит. — Хвастливые, вызывающие речи с именованием себя в третьем лице — черта "еврейского стиля" в литературе. Ср. фабриканта Гросмана в драме С. Юшкевича "Король": "С Гросманом они [забастовщики] ничего не поделают. Гросман — это Гросман... Гросман плюет на забастовки, на революции, на погромы... Гросман останется Гросманом, он смеется над вами... Что он потерял? Он плюет на вас!.. Гросман не сдается" и т. д. [стр. 355, 373]. Ср. автохарактеристики в других пьесах этого автора: "Никто не знает Сонькина, как я его знаю" или "Вы еще не знаете, с кем вы имеете дело... Вулих не кто-нибудь. С Яшей Вулихом не шутите" [Повесть о господине Сонькине; Зять Зильбермана]. Манера эта фигурирует и в гудковской юмористике: "Старика Собакина протоколом не запугаешь. Старик Собакин все ваше хулиганство на чистую воду выведет. Старик Собакин на хулиганство плюет-cl" [Катаев, Сплошное хулиганство]; "Я вас всех куплю и продам, прежде чем вы успеете гавкнуть!" [говорит главный герой; Ильф, Абрам Половина-на-половину // Ильф, Путешествие в Одессу, 54; курсив везде мой. — Ю. Щ.].

14//9

Ночь, ночь, ночь... лежала над всей страной. Стонал во сне монархист Хворобьев, которому привиделась огромная профсоюзная книжка. В поезде, на верхней полке, храпел инженер Талмудовский, кативший из Харькова в Ростов, куда манил его лучший оклад жалованья... Ворочался на своем диване Васисуалий Лоханкин, потирая рукой пострадавшие места. Старый ребусник Синицкий зря жег электричество, сочиняя для журнала "Водопроводное дело" загадочную картинку... [и далее до конца абзаца]. — Интерлюдия о ночи, с упоминанием того, где и каким образом проводит эту ночь каждый из героев, — популярное общее место классического романа. Ночь позволяет представить всех героев — в том числе незнакомых друг с другом, географически разделенных — под одним и тем же углом зрения сна / бодрствования и этим собрать их в единый ансамбль. Ночь служит мотивировкой для обозрения созданного автором мира. При этом герои, как бодрствующие, так и видящие сны, показываются в типичных для них ролях и позах, в связи со своей основной линией поведения в романе: так, в ЗТ Талмудовский гонится за окладом, Синицкий составляет ребусы (в классическом романе обычно поэт сочиняет стихи) и проч.

Этому вырисовыванию характерного в каждом из героев способствуют особенности сна и ночи. Ночь — момент стабилизации, приведения человеческой жизни к неким основным формулам, момент интимности, "правды", отбрасывания лишнего, возвращения к своему глубинному "я". В сновидениях предстает либо главный интерес персонажа (Хворобьеву снится профсоюзная книжка и т. п.), либо его проблема, либо некая мозаика из событий и лиц, составляющих его жизнь. То, что делается (думается, видится) ночью и во сне, способно служить эмблемой героя и его линии.

Естественно, что этот момент типичен для таких романов, где автор создает замкнутый мир и строит тематическое и событийное разнообразие на четко очерченном пространстве и материале, которые он полностью контролирует. Именно в таких романах должна время от времени возникать необходимость произвести смотр подвластного автору мира. Мы не раз отмечали принадлежность ДС/ЗТ именно к такому типу повествований [см. Введение, раздел 5; о других местах романов, отражающих подобное видение мира, см. ДС 4//3; ДС 16//2; ДС 37//10; ЗТ 4//1]. Обзоры разных персонажей и мест в синхронный момент времени типичны для литературы так называемого "унанимизма" с его установкой на образ мира как целого; многократно появляются они, например, в эпопее Жюля Романа "Люди доброй воли".