23//7 Вот уж действительно — средь шумного бала, случайно...
— Цитата из стихотворения А. К. Толстого:Вопрос огоньковской "Викторины": "16. Кто автор романса „Средь шумного бала?"" Ответ: "А. К. Толстой" [Ог 07.10.28].
23//8
Уже лектор закончил свои наставления... уже раскрылись двери газоубежища... а великий комбинатор все еще болтал с Зосей.
— О схеме "уже — еще" см. ЗТ 19//6.23//9
— Какая фемина! — ревниво сказал Паниковский... В дверях газоубежища показался Остап с феминой под руку.
— Ср. далее: "Паниковский... бродил среди подвод, ломая руки в немой тоске. — Какая фемина! — шептал он. — Я люблю ее, как дочь!" [ЗТ 24]. Похоже на то, что "фемина" восходит к одесскому стилю речи. Мы встречаем ее в сходном контексте у другого писателя-одессита, С. Гехта. В его рассказе "Марафет" опустившийся интеллигент, инженер Нович, выражает этим словом свое восхищение секретаршей, которая любит другого, а на него не обращает внимания: "Вот так фемина! Всем феминам фемина!" [Гехт, Рассказы] 3.23//10
— Вы пойдете под суд! — загремели басы и баритоны.
— "Под суд" — одна из ходячих формул эпохи. В газетах постоянно печатаются призывы отдать под суд тех или иных вредителей производства: "За порчу хлеба — под суд", "Под суд тормозящих работу" и проч. [Пр 1929-1930]. Выражение "под суд!" по разным поводам любил употреблять И. Ильф [Воспоминания об Ильфе и Петрове, 131-132; Петров, Из воспоминаний об Ильфе]. О властном голосе, когда сам говорящий не показан, см. также в ДС 33//5.23//11
Мы пойдем по дороге, залитой солнцем, а Фунта поведут в дом из красного кирпича, к окнам которого по странному капризу архитектора привинчены толстые решетки.
— Можно видеть здесь отзвук некрасовского:Иносказательное остранение (обычно через относительное местоимение: "В дом, к окнам которого...") — широко распространенный эвфемизм тюрем и экзекуций. Ср. у
Вольтера: "Они были отведены в чрезвычайно холодные помещения, в которых никого де беспокоило солнце" [Кандид, гл. 6]; у Г. Гейне: "...[Кунц] стал действительным членом одного казенного учреждения, и скончался в Лондоне от чересчур узкого галстука, который затянулся сам собой, когда королевский чиновник выбил доску из-под ног моего знакомца" [Идеи. Книга Le Grand]. У В. Катаева "фотографироваться" служит эвфемизмом расстрела [Уже написан Вертер] и т. д. К этому гнезду иносказаний принадлежит также советский черный юмор по поводу ссылки на Север [см. ЗТ 13//16]. Ср. также слова об Иване Грозном и его "странных капризах" в ЗТ 22//7.
23//12
В
[извозчичьем] экипаже ехал Фунт... милиционер... стоя на подножке, придерживал старика за колючую спину. — Сходную картинку, но относящуюся к 1905 г., находим в повести В. Катаева "Белеет парус одинокий" (1936), где городовые так же везут старика в участок после провала конспиративной квартиры: "Два городовых — один сидя, а другой стоя — везли дедушку на извозчике" [гл. 27]. Возможная реминисценция из ЗТ, с которым роман Катаева перекликается местом и временем (25-летие первой русской революции, лейтенант Шмидт, Одесса и т. п.).Американский специалист в записках об СССР (конкретно, о Харькове) летом 1927 замечает, что арестанты доставляются в отделение милиции ("в район") на извозчике, причем милиционер стоит на подножке [on the running board of the cab; Noe, Golden Days, 95]. "Два милиционера... вежливо под локотки, как щуку под жабры, тащили на извозца беспатентную тетку", — читаем в современном рассказе [О. Форш, Московские рассказы, 284]. На извозчике же везут в милицию кинорастратчика — милиционер сидит рядом [Великий немой, рис. Н. Радлова, Пу 05.1926].
23//13