Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

Никогда еще так не радовался Ламбег. Он первый поразил Клодаса своею длинной пикой в самый верх груди. Чуть бы пониже, и тот бы погиб. От тяжкой раны король покачнулся в седле, потом распрямился, и когда Ламбег поравнялся с ним, не успев еще вынуть меч взамен поломанной глефы, Клодас угодил ему мечом прямо в лицо; острие проникло сквозь петли забрала и откинуло его на заднюю луку. В глазах его все померкло; но и Клодас, изведя в этом выпаде последние силы, замер и поник на передке седла. Ламбег очнулся первым; и когда он увидел, что Клодас недвижим и впился обеими руками в конскую гриву, то нанес удар мечом, норовя отсечь ему голову; но в ту самую минуту конь его вздыбился так, что удар пришелся на маковку наголовника. Король грузно упал на землю; его едва не настиг последний удар, но тут подоспели его люди и, заслонив своего сеньора, вынудили Ламбега снова заградить щитом грудь. Однако он и не помышлял о бегстве; в слепой ярости он чуть было не ринулся в самую их гущу; как вдруг появился Фарьен, взял его коня за поводья и развернул обратно к городу. Они вошли, заперли ворота, опустили решетки и спешно поднялись в башню, где совлекли с себя разбитые щиты, порванные кольчуги, помятые шлемы. По тому, как струилась и запекалась кровь на их ранах, видно было, что пришли они не с увеселительной прогулки.

Три заложника Клодаса, запертые в камере, ключ от которой хранился у Фарьена, слышали, как они вернулись, и их приход не возвещал им ничего доброго.

– Сир дядя, – сказал Ламбег, немного отдышавшись, – ради Бога! позвольте мне наказать их за вероломство Клодаса.

– Нет, милый племянник, злодеяние их сеньора – не их злодеяние; король Клодас в жизни своей лишь однажды навлек на меня позор, о коем мне следует умалчивать; а эти добрые люди за него не в ответе.

Пока он в который раз усмирял гнев Ламбега, внезапно явился оруженосец с известием, что Клодас желает говорить с ним под стенами города. Он сел на коня, подъехал к воротам и увидел перед собою короля, простертого на носилках. Один из рыцарей сделал ему знак подойти.

– Фарьен, – сказал ему Клодас, – дайте мне знать о моих заложниках: они еще живы?

– Да, сир.

Лицо короля просияло при этом ответе.

– Послушайте, Фарьен[48], вы отозвали у меня свою присягу, не имея на то особых причин. Я вам предлагаю дать ее снова, а если вы отказываетесь, то я вправе, по меньшей мере, доверить вам моих заложников. Но согласитесь вернуться ко мне, и я готов соблюсти данное вам обещание.

– Сир, как вы себе это мыслите?

– Я давал слово своему вассалу и должен держать ответ перед ним, а не перед человеком, мне чуждым. Если вы не хотите оставаться при мне и вернетесь в Ганн, мне от вас не понадобится более ни добрых советов, ни дурных. Укажите только десяти первейшим людям города, пусть придут поговорить со мной.

Фарьен вернулся в город и тотчас передал Леонсу Паэрнскому и девяти знатнейшим баронам, чтобы те подошли к носилкам Клодаса. Увидев их, король заговорил:

– Вы мои люди; когда бы я судил по справедливости, я бы не простил городу нанесенную мне обиду. Но я не намерен обойтись с ним со всею жестокостью, хотя вы знаете, равно как и я, что вся ваша оборона бесполезна. Фарьен пришел говорить со мною о мире; но он мне больше не вассал, и я не мог поладить с ним. Итак, вот мои условия, к которым я надеюсь вас склонить; ручаюсь святыми вашего города, если вы их отвергнете, вам не будет от меня пощады! Поклянитесь, что вы никоим образом не причастны к убийству моего сына Дорена, и выдайте мне одного из вас, дабы я поступил с ним по своей воле.

Эти слова Клодаса внушили баронам и радость, и печаль: радость надежды на близкое примирение, печаль от мысли, что ценою его будет жертва одного из них.

– Сир, – сказал Леонс Паэрнский, – мы выслушали ваши слова и, возможно, согласимся с ними, когда узнаем имя рыцаря, которого должны вам выдать.

– Скажу вам: это Ламбег.

– Ах! Сир, этого быть не может; мы не выдадим лучшего рыцаря королевства. Не дай Господь, чтобы мир был выкуплен столь дорогой ценой! Даже если все пойдут на это, я все же буду против.

– А вы, остальные, – спросил Клодас, – вы позволите опрокинуть кверху дном свой город и погубить всех его обитателей, и рыцарей, и горожан, чтобы не выдать одного-единственного человека?

– Мы все, – отвечали они, – поступим по совету Леонса Паэрнского.

– Что ж, уходите, откуда пришли, и не ждите от меня ни мира, ни перемирия.

Они вернулись в Ганн, преисполненные самой глубокой печали.

– Какие новости? – спросил у них Фарьен.

– Скверные. Не будет нам мира, если мы не согласимся выдать Ламбега.

– И что вы ответили?

– Что не в моих обычаях, – сказал Леонс, – приносить в жертву рыцаря, лучше всех оборонявшего нас.

Тогда Фарьен собрал жителей города, и все не колеблясь одобрили отказ Леонса Паэрнского.

– Нам никогда не поставят в укор, что мы купили себе спасение такой ценой. Надо выйти и напасть на войско Клодаса; уж если так, да поможет нам Бог, мы дорого отдадим свои жизни!