Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

– Это тебе нисколько не поможет, – сказал карлик, – без позора ты отсюда не выйдешь.

Гавейн между тем перешел в соседний покой, и там он нашел прекрасное ложе, чудно освещенное, роскошнее не бывает. Ночь уже настала, и он решил улечься здесь. Но только он вошел, как услышал девичий голос:

– Рыцарь, если ты останешься безоружен, ты погиб. Ты стоишь у Ложа Приключений. Возьми свои доспехи, ты увидишь их висящими на этой стене.

Мессир Гавейн обернулся, заметил доспехи, облачился в них как мог и вернулся к ложу. Едва он сел на него, как раздался премерзкий вопль, не иначе как бесовский; из соседнего покоя прянуло копье с пылающим концом, поразило его в плечо и оставило в нем глубокую рану. Боль пронзила его и лишила чувств. Когда он пришел в себя, то попробовал извлечь железо, но тщетно; и как бы ему ни было больно, он предпочел подвергнуть опасности свою жизнь, чем покинуть ложе и уступить другим честь продвинуться далее.

После этого испытания Ложем Приключений (которое может показаться подделкой того ложа, где мы видели Ланселота Озерного в истории о Телеге)[349], наш романист проводит перед глазами мессира Гавейна громадную змею, которая изрыгает сотню змеенышей, затем бросается на леопарда, но не может его задушить; тварь приползает обратно, нападает на змеенышей, душит их одного за другим вплоть до последнего, который, прежде чем умереть, удушает ее саму. За этим видением, как и в повести о Телеге, следует жуткий вихрь, который разбивает окна, вздымает и рассеивает пахучие травы, устилающие залу.

Когда ураган затих, мессир Гавейн увидел, как из одного покоя в другой проходят двенадцать девиц, наперебой плача и рыдая.

– Господи Боже мой, – приговаривали они, – когда же иссякнут наши мучения?

И пока они сновали перед ним туда и сюда, явился дюжий рыцарь и приказал ему подняться и идти ночевать в другом месте. Гавейн отказался; между ними завязалась долгая битва, и ни один, ни другой не мог возобладать. Они остановились, изнемогая от усталости. Тогда возобновились удары грома и содрогания земли, а после подул ласковый и нежный ветерок; и более двух сотен сладкозвучных голосов запели:

– Слава, честь и хвала царю небесному!

Мессиру Гавейну почудилось, что он воистину вознесен из глубин преисподней в горние пределы рая. Внезапно выйдя из уныния, в которое поверг его недавний поединок, он открыл глаза и не увидел ничего вокруг. Он тщетно пытался встать, но не нашел в себе сил, отнятых последним поединком. Тогда вновь явилась прекрасная дева, несшая таинственный сосуд. Впереди нее несли две большие свечи и два кадила. Пройдя на середину залы, она поставила чашу на серебряный стол, и Гавейн услышал песнопения, чью бесподобную мелодию не мог бы описать ни один земной язык. Пение прекратилось, когда дева вновь взяла святую чашу, дабы унести ее в соседний покой. С нею исчезли и благоухания; сорок окон, настежь распахнутые ураганом, закрылись сами собой, и сияющий свет сменила непроглядная тьма.

Что же до Гавейна, он ощутил, наконец, что силы к нему вернулись; недавние ушибы и рана, нанесенная горящим копьем, не оставили на нем ни малейшего следа, ни малейшего рубца. Он встал, он услыхал, как надвигается толпа людей, которые без всякого его отпора взяли его, связали и унесли в телегу. Тотчас глубокий сон напал на него, и назавтра он был весьма удивлен, пробудившись в сем позорном экипаже. Щит его был подвешен к оглоблям, конь привязан за хвост позади телеги; и пока он силился понять, как это он так низко пал, он увидел старуху, которая настегивала клячу и гнала ее по главной улице. Ремесленный люд бежал за нею, голося вслед обитателю телеги и кидаясь в него грязью. Наконец, когда он переехал мост, старуха остановилась и пригласила его сойти с телеги. Он не заставил просить себя дважды; но, прежде чем удалиться, старуха соблаговолила сообщить ему, что владение, в коем он недостоин пребывать, называется Корбеник.