Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный.

Этому продолжению Мерлина несколько раз присваивали имя Персеваля; и Кретьен де Труа взял его за основу знаменитой поэмы такого же названия, которую смерть не позволила ему завершить.

Итак, Иосиф Аримафейский и Мерлин, пересказанные прозой, и Гавейн, Артур и Персеваль, изначально прозой написанные, составляют то, что я называю исходным циклом Круглого Стола. Это совместный труд, над которым поработали многие. Он достаточно выверен, начиная с передачи Грааля в руки Иосифа и до возвращения Грааля на небеса. Артур и Мерлин показаны с рождения и прослежены до своего окончательного исчезновения: Мерлин пропадает в лесах, Артур причаливает к острову Авалону, обители фей.

В то самое время, когда продолжатели Мерлина проторяли таким образом свою стезю, два других великих романа, Ланселот и Тристан, произвели то, что мы назвали бы громкой сенсацией. Они не обнаруживали никаких связей с поэмами Робера и прозой его продолжателей; это была переработка старинных бретонских лэ, удачно пригнанных по некоему тематическому единству. И именно для нужд этого условного единства поэтическое сказание о Тристане в виде романа в прозе было присоединено ко второму циклу Артура. Мы упоминаем здесь об этом только для сведения.

Но весьма досадно, что Ланселота и Тристана, давших такой громадный толчок литературному воображению нынешних времен, продолжили и дополнили вставками два автора, которые ничуть не старались соблюсти их истинный дух. Весь ли Ланселот был творением Готье Мапа, как полагали переписчики тринадцатого века? Если бы можно было верить тем свидетельствам, которые нас так часто обманывали, пришлось бы признать, по крайней мере, что Мап начал Ланселота задолго до того, как предугадал, чем его закончит. Это действительно самый светский из наших романов, до того момента, когда он становится самым мистическим из них. Впрочем, такая перемена стиля была бы не особо удивительна в мэтре или мессире Готье Мапе; в человеке большой учености и самого прихотливого воображения; в хитроумном, жизнерадостном, легком законодателе мод своего времени. В его любопытной старческой книге, de Nugis curialium[389], бесспорно, найдется немало рассказов, которыми он мог бы поначалу обогатить Ланселота.

Но ведь точно так же, как ему ошибочно приписывали все сатирические и шуточные вирши, ходившие в его время, ему как самому плодовитому могли присвоить целиком и роман Ланселот, от которого он на самом деле создал лишь последнюю часть.

Эта великая книга была опубликована раньше Тристана; и никто, по крайней мере, не додумался приписать честь создания Тристана Готье Мапу. Сам автор подписался в нем именем Люса, владельца замка Гаст, близ Солсбери. Но все склоняет нас к тому, что он воспользовался псевдонимом. Ни на одной карте, ни в одной поземельной книге, ни в одном старинном тексте вы не найдете ни малейших следов этого замка Гаст или Гант и этого шателена Люса. Как бы то ни было, автор Тристана мог знать понаслышке, а мог даже и видеть знаменитую Liber Gradalis, хранимую в церкви Солсбери[390]. Именно ему принадлежит первое упоминание о ней, и мы можем ему верить, когда он говорит, что никто до него не помышлял извлечь ее на свет Божий. Но на самом деле, если он когда-либо открывал этот объемистый том, он закрыл его очень скоро, ограничившись тем, что взял оттуда первый пункт из мифического списка предков Тристана. Уже с оборота первого листа он начинает череду сказаний, которые явно не имели ничего общего с Liber Gradalis. Так что у него хватало причин не обнаруживать истинного автора стольких еле прикрытых измышлений. Но сказав, что до него никто не имел доступа к латинскому Граалю, он достаточно обосновал приоритет Тристана перед Святым Граалем Готье Мапа.

С другой стороны, поскольку в Ланселоте мы не находим никаких намеков на эпизоды и на персонажей Тристана; и поскольку в Тристане постоянно говорится о Ланселоте, Галеоте, Гвиневре и Оплоте Радости, нельзя усомниться в том, что Ланселот предшествовал Тристану. Этот последний многое взял из старинных поэтических сказаний, от которых до нас дошло слишком мало фрагментов; в нем можно встретить также сильное влияние мифологических сюжетов. Так, женитьба Аполлона Дерзновенного[391], загадки лесного великана, выплата дани юными девами, которую требует король Ирландии[392], лошадиные уши короля Марка[393] и смерть Тристана многим обязаны Фиванскому сфинксу, браку Эдипа, битве с Минотавром, смерти афинского царя Эгея и ослиным ушам царя Мидаса.