При этих словах рыцари Королевы вновь обрели надежду и обернулись лицом к тем, кто добивал их столь беспощадно. И вот мессир Гавейн, зажав в руке глефу, настигает первого встречного, рассекает шлем, наголовник, проникает до самого мозга; глефа ломается, он достает свой меч, наносит смертельный удар второму, третьему; никто не может его удержать, ряды противников расступаются перед ним, перед его соратниками. Насьен хочет его остановить, Гавейн выбивает его из седла. Поднимаясь, тот говорит:
– Ах! мессир Гавейн, мессир Гавейн, вас превозносили за вашу учтивость, за честность, а вы эти похвалы выставляете ложью; ведь вы при всем оружии, как будто собрались воевать с истинными врагами; вас осудят за это.
– Не знаю, но я всегда готов выйти один на один против любого, кто усомнится в моей честности. Упрекать же следует вас: вы начали это безумство и не вняли моему призыву.
– Сир, если это безумство наше, то начавший его уже заплатил сполна: он смертельно ранен. Ради Бога, остановитесь.
– Нет, нет, я не хочу, чтобы рыцарям Круглого Стола удалось себя поздравить со своей изменой. Все, что я могу, это отпустить вас обратно, не причинив вреда.
С этими словами Гавейн продолжил свой натиск и отбросил рыцарей Круглого Стола к самому берегу реки; многие упали в нее и не выбрались, а их щиты и глефы уплыли по воде.
Долго еще тянулась битва: обе стороны, получив не единожды приток свежих сил, то наступали, то отступали попеременно, проникнув и за черту городских стен. Церковь Святого Стефана на время стала прибежищем и местом сбора неистовых бойцов; но наконец, благодаря заступничеству трех королей и королевы, Гавейн согласился вложить меч в ножны и позволил бойцам Круглого Стола убраться в расстройстве и замешательстве. Не обошлось, однако, без обмена резкостями с Хервисом Ринельским, главой побежденных рыцарей.
– Если мы причинили вам зло, – сказал Хервис, – мы его возместим, и ради вас, а не ради кого бы то ни было, мои бойцы останутся друзьями ваших.
– Мне они не будут друзьями, – возразил Гавейн, – я никогда не помирюсь с ними; где бы я их ни встретил, я обойдусь с ними, как с врагами. Нас восемьдесят, но в открытом поле мы не уступим ста двадцати лучших из них.
– Эх, сир, – сказал Хервис, – вы говорите так в пылу гнева; когда вы отойдете, вы будете думать иначе. Сколько будет горя и сожалений, если из-за мимолетной дурости так много благородных мужей покинет двор короля Артура.
– Пусть делают что угодно; но знайте, что где бы я их ни встретил, я выйду против них и тем покажу открыто, что вижу в них врагов.
Когда на этом они расстались, подъехал король Артур.
– Дорогой племянник, – сказал он, – так-то вы послушали просьбу, с которой я к вам обращался нынче утром? Вы насмерть зарубили моих рыцарей, вы обошлись с ними хуже некуда и этим меня безмерно огорчили.
– Сир, кто затевает безрассудное дело, того ждет расплата. Я ничего не сделал вам наперекор, и это я готов отстаивать против всех и каждого.
Четыре короля уговорили Гавейна снять доспехи. Сагремор, Ивейн и их соратники разошлись по домам; так же поступили и сотрапезники Круглого Стола. Они переоделись в придворное платье; кого не удержали дома раны и крайняя усталость, те прибыли во дворец и вошли в главную залу по двое, держась за руки. Короли встали и радушно их приветствовали. Королева подошла к ним и пригласила Гавейна, Ивейна и Сагремора сесть рядом с нею на одну скамью. Скоро оживились лица, все стали смеяться, шутить и беседовать, а королева всячески выказывала, как она рада видеть своих рыцарей столь благодушными. Те же, что от Круглого Стола, явно были настроены иначе: смущенные своим поражением, они сожалели, что заслужили его, и мечтали лишь найти способ унять гнев монсеньора Гавейна. Они сошлись на том, чтобы послать ко двору Хервиса Ринельского, Насьена и Синадоса, сочтя их самыми мудрыми и красноречивыми. Посланники эти предстали перед королем Артуром, держась за руки.
– Добро пожаловать, – молвил король, вставая.
– Сир, – начал Хервис Ринельский, – садитесь и вы, и те, кто рядом, чтобы послушать, о чем мы пришли сказать. Рыцари Круглого Стола прислали нас к монсеньору Гавейну, дабы объявить ему, что они готовы возместить возможный урон, нанесенный ими, в том виде, в каком решите вы и госпожа королева: они хотят остаться друзьями монсеньора Гавейна и его соратников.
– Госпожа, – сказал тогда король, – слышите, что говорит нам мессир Хервис; вы ведь не откажетесь по-доброму замолвить слово и попросите монсеньора Гавейна согласиться на мир, ему предложенный?
Королева одобрительно кивнула; но Гавейн молча отвернулся.
– Вот как! – говорит король, – вы не хотите принять предложения, которые вам делают столь достойные мужи?
– Достойные! – вырвалось у Гавейна.
– Несомненно, – ответил Артур.
– Признаю, – говорит Гавейн, – что им бы не помешало быть таковыми.
– Ну что ж, госпожа, – сказал король, – вижу, что только вы одна можете смягчить нашего милого племянника.
Тогда Гвиневра подошла к Гавейну и взяла его за руку.