Романы Круглого Стола. Бретонский цикл

Он долго обсуждал со смехом этот нежданный визит: рыцари двора не понимали, как могла такая красавица одарить своей любовью столь уродливое и жалкое создание.

– Надо же, – сказала королева, – я не могу прийти в себя от изумления. Наверно, есть в этом какой-то морок, и он мутит ей рассудок.

– Нет, – ответил Мерлин, – она знает, что карлик уродлив до крайности, но знает и то, что нет в наше время существа более храброго, более неустрашимого. Он сын короля и королевы, как и она сама, и отвага его столь велика, что превосходит в ее глазах избыток его уродства. Я никогда не видел эту девицу; но я знаю, кто она и как ее зовут; скоро вы сможете сами узнать всю правду о ее спутнике-карлике, и это вас сразу и опечалит, и порадует. Но не пришло еще время поведать вам обо всем этом: другие заботы займут ваши умы, ибо Луций, император Римский, направил к вам послов, и в этот самый миг они въезжают в дворцовые ворота, сходят с коней под сосной и вот-вот поднимутся по ступеням в залу.

Едва Мерлин закончил речь, как все увидели, что в залу входят двенадцать принцев, богато одетых в шелка. Они выступали по двое, держась за руки. Каждый держал оливковую ветвь, знак их посольских полномочий[479]. Подойдя к королю Артуру, восседавшему в кругу всех своих баронов, они не приветствовали его, а сказали:

– Король Артур, мы двенадцать принцев из Рима, посланных к тебе императором Луцием.

Затем один из них взял слово, держа грамоту, завернутую в шелковую ткань:

– Король Артур, – сказал он, – отдай эту грамоту на прочтение; ты увидишь и услышишь, что требует от тебя наш повелитель, император Луций.

Король взял грамоту и передал ее архиепископу Дубрицию, человеку мудрому, боголюбивому и праведному. Прочтя внимательно, прелат передал ее в таких словах[480]:

«Я, Луций, император, господин и владыка Рима и Римлян, довожу до сведения врага моего короля Артура то, что он заслужил своими деяниями, обращенными против меня и римской власти. Я столь же возмущен, сколь и удивлен, видя, как спесивый Бретонец поднял голову против Римской империи. Как не побоялся ты прогневить владычицу мира, зная, что я жив? Ты узнаешь вскоре, что постигает тех, кто не отдает нам положенное, кто простирает свою дерзость до того, что отказывает нам в дани, нам принадлежащей. Скорее мы увидим, как лев бежит от овцы, волк страшится зубов теленка и заяц гонится за собаками, чем потерпим такое пренебрежение; ибо разве ты перед нами не то же, что овца предо львом, заяц перед собакой? С тех пор, как Юлий Цезарь покорил Бретань[481], Рим получал с Бретонцев дань; и за то, что ты посмел уклониться от оного правопорядка, Рим ныне настоятельно требует, чтобы ты удовлетворил его притязания и предстал перед нами в грядущий день Рождества. Если же ты не посчитаешься с нашей доброй волей, я отберу у тебя Бретань и все земли, тебе подвластные; будущим летом я перейду через горы с войском, от которого ты будешь искать спасения, но оно сумеет найти тебя и доставить в Рим, связанного по рукам и ногам».

Оглашение этой грамоты произвело сильное волнение в зале; посланникам едва ли удалось бы защитить свою жизнь, если бы король не умерил всеобщий пыл, напомнив о надлежащем уважении к послам, которые лишь исполняют свой долг, передавая слова и письма тех, кто их посылает. Затем он пригласил князей и баронов перейти в другую залу, чтобы там держать совет и решить, что следует ответить послам. Один отважный рыцарь по имени Кадор[482] высказался, что вот настала пора проводить время с большей пользой, чем прежде, а не расточать свои дни, веселясь и резвясь с дамами.

– Эти римские посланцы, слава Богу, разбудят сердца Бретонцев.

– Кадор, – возразил Гавейн, – мир есть мир, война есть война. Шалости неплохи в ожидании баталий; игры, забавы, беседы с дамами и девицами побуждают рыцарей выказывать свою доблесть и отвагу.

Усадив всех своих советников, Артур повел такую речь: