В тот день я решил бежать из тюрьмы. Как мне кажется, на побег побудил меня Рэнкин. Я не питал никаких чувств к Хэлси или Хендрику, не говоря уже о Юксе и Ивэнсе. Но Рэнкин в моём воображении превратился в чудовище. Долгая тюремная зима научила меня ненавидеть. И хотя усилием воли я старался подавить все мысли о «Трикале», газетная заметка вернула меня к прошлому, и я понял, что ненавижу этого мерзавца лютой ненавистью. Его жирное тело, холёные руки, бледное лицо и маленькие глазки отпечатались в моей памяти. Каждый его жест, каждое движение казались мне воплощением зла. Он возникал и исчезал перед моим мысленным взором, словно большая белая личинка. Я понимал, что он испугается, появись я перед ним, он ведь решил, что армейский трибунал надёжно упрятал меня в Дартмур. И я загорелся идеей побега. Я мог вышибить из Рэнкина правду. И выбить её следовало до отплытия «Темпеста». Ради этого я не колеблясь переломал бы ему все кости. В Дартмуре я понял, что такое жажда мести. Я чувствовал, что готов переступить через себя, не останавливаться ни перед чем, но узнать правду, сокрытие которой стоило мне года тюрьмы. Как ни странно, думал я не об организации побега, а о том, что предстояло сделать на свободе. Весь вечер я строил планы. Я доберусь до Ньюкасла, найду буксир. Рэнкин должен жить в каюте, в крайнем случае — в одной из ближайших гостиниц. Я буду следить за ним. А потом, улучив удобный момент, прижму его к стенке. И вырву у него правду. Я так ясно представлял себе эту сцену, что у меня и мысли не возникло о преградах, стоящих между нами, равно как и о том, что мои подозрения беспочвенны и они действительно собираются достать серебро с морского дна. Утро выдалось холодным. Дартмур затянул густой туман. И влажный блеск гранитных блоков посеял в моей душе зёрна сомнения. Как я выберусь отсюда? Мне нужны деньги и одежда. А когда мы вышли на утреннее построение, тюремная стена буквально рассмеялась мне в лицо. Как я собираюсь перелезть через неё? Как мне преодолеть окружающие Дартмур болота? Я уже изучил действия охраны при побеге: звон тюремного колокола, сирены патрульных машин, тюремщики, прочёсывающие окрестности, собаки. Из Борстала, сектора, где содержались преступники, осуждённые обычным судом, этой весной бежало несколько человек. Всех их поймали и вернули в Дартмур. И я знал, что происходит за пределами тюрьмы. Всё-таки я провёл у моего приятеля не одну субботу и воскресенье. О побеге оповещались все окрестные городки. Немногочисленные дороги патрулировались полицией. На перекрёстках проверялись документы пассажиров и водителей автомашин. Бежавшему приходилось идти только ночью, сторонясь дорог. И успешный исход побега казался весьма проблематичным. Настроение у меня испортилось. Но тут произошло событие, решившее мою судьбу. Шестерых заключённых, в том числе и меня, определили на малярные работы. По утрам нас вели к сараю у восточного сектора тюрьмы, где мы брали лестницы, вёдра, кисти. Прямо над сараем возвышалась тюремная стена. Вечером, когда мы несли лестницы назад, мне удалось положить в карман кусок шпаклёвки. В камере я убрал её в жестяную коробочку из-под табака, чтобы она не засохла. Вечером я отстучал Скотти вопрос, сможет ли он изготовить мне дубликат ключа, если я передам ему слепок. Скотти работал в механических мастерских. «Да», — услышал я ответ. Два дня спустя мне крупно повезло. Мы красили один из корпусов, и наш охранник внезапно обнаружил, что кончился скипидар. Наверное, мне следовало сказать раньше, что большинство тюремщиков благоволило ко мне. Во всяком случае, охранник бросил мне ключи и велел принести из сарая скипидар. Я помню, как, не веря своим глазам, смотрел на ключ, лежащий у меня на ладони.
— Иди, Варди, да побыстрее, — прикрикнул охранник. Я сорвался с места, прежде чем он успел передумать. Следующим утром, когда мы убирали наши камеры, я сунул Скотти жестянку со слепком. Берт это заметил.
— Зачем ты подмазываешь его, Джим? — спросил Берт. Он подумал, что я передал Скотти табак. Я рассказал ему о своём замысле. Он имел право знать обо всём, так как сведения, полученные от Рэнкина, могли привести к пересмотру наших приговоров. Берт просиял.
— Ты позволишь мне уйти с тобой, Джим? — прошептал он. — Один ты не справишься.
— Не дури, Берт, — возразил я. — Ты отбыл уже треть срока.
— Ну и что? Это неважно. Если ты собираешься бежать, я тут не останусь. Я знаю, почему ты решился на побег. Из-за этой заметки о поиске серебра. Ты чувствуешь, что там не всё чисто. И я с тобой согласен. Ты хочешь добраться до Ньюкасла, да? Я кивнул.
— А я не хочу сидеть здесь, когда ты будешь вынимать душу из Рэнкина. Ты можешь рассчитывать на меня. Как насчёт пятницы? Прошёл слух, что в Борстале опять поднимается шум. Кажется, в восемь вечера.
— Послушай, Берт, — начал я, но замолчал, так как к нам направился один из тюремщиков.