— То есть как это мы не знаем, существует ли этот город? — с недоуменным видом спросил профессор. — Из всей этой глупости Томбук, пожалуй, единственное, что мы знаем абсолютно точно. И чему вас, черт побери, учат в ваших американских университетах?
— Не будьте таким суровым, проф, — вмешался я, приходя на выручку Кассандре. — Не забывайте, что она специалист по подводным раскопкам, а потому ей совсем необязательно знать о том, какие города находятся посреди пустыни в Мали.
— Неужели ты об этом знаешь? — удивилась Кассандра.
— Я-то знаю, да и ты, возможно, слышала об этом городе, — ответил я. — На старокаталанском он назывался Томбук, но сейчас называется немножко иначе — Томбукту.
24
— Хочешь, прогуляемся по городу? — спросил я Кассандру на следующее утро после нашего возвращения в Барселону, когда заглянул в комнату, которую она занимала.
— Я хочу спать… — лениво потягиваясь, ответила она. — А сколько сейчас времени?
— Уже почти десять.
— Ну и гад же ты, Улисс! Зачем ты будишь меня в такую рань? Даже Бог — и тот в воскресенье отдыхал.
— Вставай, не будь такой лежебокой. Я угощу тебя жидким шоколадом и чурро[18].
Кассандра приподняла голову и недоверчиво посмотрела на меня из-под простыни.
— Пользуясь тем, что мы вчера не ужинали, ты пытаешься вытянуть меня из постели?
— Какая же ты догадливая! Приманка, состоящая из шоколада и чурро, действует безотказно.
— Ну хорошо… — сдалась Касси. — Дай мне десять минут. Я уже встаю.
Через обещанные «десять минут», которые по моим часам равнялись как минимум сорока, Кассандра, с непричесанными влажными волосами, одетая в цветастое платье, вышла из ванной.
— Касси, я умираю от голода.
— Десять минут — и я готова, — ответила Кассандра, закрывая за собой дверь в свою комнату.
— Хорошо. Но ни минуты больше!
Наивный мечтатель…
Часов в двенадцать мы наконец-таки вышли из дому.
— И куда ты меня поведешь?
— Ну, раз уж я обещал угостить тебя чурро, то первым делом мы зайдем в один бар, где их очень вкусно готовят. Это неподалеку отсюда. Затем прогуляемся по центру города. Не возражаешь?
— Не возражаю насчет чурро. Но, честно говоря, мне не очень-то хочется топать по туристическим маршрутам этого города.
Выпив по чашечке густого горячего шоколада и полакомившись чурро, мы спустились в метро и доехали до рынка Сан-Антонио.
— Ого, Улисс! А это что такое? — удивленно воскликнула Кассандра, едва только мы вышли из метро.
— Это книжный базарчик. Тут продают старые книги и журналы.
— Чудненько! Пройдемся по нему?
— Если хочешь, пройдемся. Но я тебя предупреждаю, что там ужасная толчея и нам придется буквально протискиваться между людьми.
— Тогда мы туда не пойдем. Мне не нравится толкаться в толпе.
— Мне тоже, тем более что я хотел сводить тебя совсем в другое место.
— Вот и прекрасно, мой поводырь, поступай так, как сам считаешь нужным, — сказала Касси, беря меня за руку.
Мы свернули на улицу Оспиталь — одну из моих любимых барселонских улиц. По мере того как мы по ней шли, цвет кожи встречающихся нам прохожих становился все темнее, а вместо латинских букв на вывесках магазинчиков и парикмахерских все чаще встречались какие-то замысловатые закорючки.
— А что это за люди?
— Марокканцы, пакистанцы, ливанцы… Тут всех понемножку.
— Забавно… — сказала Кассандра. — В центре Лос-Анджелеса, где находился университет, в котором я училась, почти все вывески магазинов были на испанском языке. А здесь, в центре испанского города, — на арабском.
— Знаешь, твои слова напомнили о том, что в центре тех арабских городов, где мне довелось побывать, есть много вывесок на английском, французском и даже испанском языках.
— Интересно…
— Еще как. Однако всегда находятся люди, которых пугает все новое и непривычное, и они воспринимают как некую угрозу для себя всех тех, кто выглядит, думает или разговаривает хотя бы чуть-чуть не так, как они.
— Что ты хочешь этим сказать?
Я покосился на Кассандру, решая, стоит ли мне ввязываться в разговор на довольно тяжелую тему.
— Дело в том, что, по моему мнению, — сказал я, отважившись все-таки высказаться, — в Барселоне, как и в других уголках старой самовлюбленной Европы, есть люди, которые делят окружающих на «своих» и «чужих». Они с пеной у рта доказывают, что эти самые «чужие» не имеют права жить в таком «цивилизованном» городе, как этот, если не сумеют перенять все местные обычаи и традиции и не откажутся от своего прежнего образа жизни.
— Ты имеешь в виду расизм?
— Не расизм, а нечто более изощренное и продуманное. Впрочем, судить о людях по месту, где они родились, по языку, на котором они говорят, и по их образу жизни, а не по их поступкам — это если не расизм, то во всяком случае нечто похожее на него. — Посмотрев на Кассандру, я добавил: — А ты — наглядный пример того, какой замечательный результат может дать смешение рас.
— Спасибо за комплимент, — усмехнувшись, вставила Касси.