Людей, занимавших высокие гражданские и церковные должности, после смерти облекали в одежды, соответствующие их званию, покрывали драгоценными тканями, клали с ними богато оформленные Евангелия. Недаром, невзирая на проклятия со стороны Церкви, имели случаи томборихии
— осквернения гробниц с целью грабежа. Григорий Назианзин (Богослов) даже посвятил «подлым гробо-ворам» отдельную поэтическую эпиграмму, в которой осуждал жадность людей, оскверняющих прах могилы — «последний приют умершего», и считал, что уж лучше святое дело похорон доверить псам. Мародеров не останавливали ни проклятия в их адрес, иногда запечатленные в формулах погребальных надписей, ни страшные народные поверья о появлении демонов из потревоженных могил, ни осознание тяжкой греховности такого святотатственного преступления и полагавшихся за него каторжных работ в каменоломне или отсечения руки, а в особо тяжких, кощунственных случаях, сожжения заживо. Правда, гораздо более мягкая новелла Льва VI Мудрого угрожала «гробоворам-рецидивистам» лишь наказанием плетьми (типто) и позорным обритием головы, но заметного влияния на суровость византийского законодательства она не оказала. В одном из Житий назидательно повествуется, как грабитель откопал гроб и начал снимать с похороненной девушки саваний, потом мафорий и наконец, обнажая мертвую, офони — полотняное покрывало, в которое было окутано тело покойной, но девушка вдруг встала и дала грабителю пощечину, которая навсегда обрекла мерзавца на слепоту. Следовательно, в отдельных могилах было чем поживиться, и кое-кто не гнушался столь позорного промысла.Но в целом это было гораздо более бедное кладбище, — бедное в силу нового мировоззрения, ментальных христианских установок, а не худого экономического положения общества. На эту же сторону указывают христианские «молчащие могилы», то есть небольшие простые надгробные каменные памятники с высеченными на них крестами или в виде греческого креста с расширяющимися концами, далеко не всегда даже с именами умерших. Они ассоциировались с крестом Голгофы — крестом распятого Христа и с V в. сменили прежние античные погребальные стелы
с фигурными рельефами, сопровождаемые горестными словами или напутственными пожеланиями родственников. Впрочем, и тут надо учесть, что христиане продолжали некоторое время использовать на своих надгробиях общераспространенную языческую римскую аббревиатуру DMS (Dis manibus sacrae, то есть «посвящается священным духам горнего мира»), особенно если приносили камни из мастерской, в которой эта аббревиатура в верхней части надгробия уже была вырезана предварительно. Христиане, не мудрствуя лукаво, просто реинтепретировали ее как Deo magno sacrum — «посвящается Великому Богу».Последние многочисленные надгробные надписи с упоминанием профессии умершего и датой его смерти (день, месяц, индикт
) встречаются в IV–V вв. в южномалоазийском портовом городе Корике в Киликии и в другом большом восточном порту — Тире. В Константинополе самая поздняя из датируемых эпитафий — надгробных слов для рядовых граждан относится к 610 г. Позже они почти полностью исчезают и нетрудно понять почему: для коллективных погребений в склепах их использование потеряло смысл. Память обычных людей перестали увековечивать в надписи на камне (кроме отдельных, редких случаев, причем иногда в виде нанесения граффити). Умерших зачастую погребали в могилах, если так можно выразиться, без опознавательных знаков. Поминальные списки, как уже сказано, хранили в церквах. Добавим, что на их стены иногда наносили граффити-некрологи, особенно местных клириков, как это видно с конца VII в. на колонах и стенах афинских Парфенона, Пропилей, Эрехтейона, Гефестиона, служивших местом устроения монастырей.Правда, среди византийской знати, гробницы-мнемы которой обычно сооружали в семейных монастырях, с XI столетия начала распространяться, а с конца XIII в. стала довольно обычной практика изготовления каменных или мраморных надгробий, иногда с довольно длинными, случалось, стихотворными эпитафиями-эпиграммами с неизменным, настойчивым упоминанием благородных предков покойного и званий, санов, которые он носил, даже геральдических знаков в виде льва, креста, пояса, перевязи и прочего. От всего этого так и веет все более крепнувшим франко-италийским влиянием.