Ромейское царство

К примеру, знатная вдова Мария Дукеня Комнина Бранена Палеологиня, чье имя само по себе говорит о ее суперзнатности, в начале XIV в. приняла постриг под именем Марфа и выстроила для своего именитого покойного мужа гробничный парекклесий при столичном монастыре Паммакаристос, на фасаде которого выложена надпись: «Михаил Дука Глава Тарханиот протостратор и ктитор», а ниже — пространная витиеватая эпиграмма: «Ты гнушался земными чертогами, бежал от жизни в бедном плаще. Ты пошел войной на сатрапов чувственного мира, перешел в мощное Божие укрепление. Я устраиваю для тебя могилу, словно багряницу, или раковину, или чашечку для украшенного шипами цветка. О моя жемчужина, порфира, чужеземная роза. Пусть даже ты, срезанный, завален камнями, дабы вызвать во мне потоки слез, сам ты жив и видишь Бога живого, как ум, освободившийся от страстей, сопутствующих материи, опять приготовь для меня свой чертог. Это пишет тебе твоя прежняя жена Марфа». Но и такие помпезные эпитафии — «печальные песни» были адресованы ограниченному кругу лиц, как и их портретные фресковые изображения на стенах поздних церквей и приделов к ним — парекклесиев. Примечательно, что эти портреты иногда изображали вельможного заказчика или заказчицу погребения в монастыре до принятия пострига и после, когда они умирали для мира и получали новое имя в знак своего нового рождения для Царствия Небесного. Главное — Господь Бог и без того знал имена, дела и помыслы своих умерших чад, которые представали перед Ним.

* * *

Согласно византийскому гражданскому праву, под закон о томборихии подпадали не только те, кто грабил, осквернял могилы, но и те, кто переносил останки, кости, мощи «без царского или епископского повеления или без начальственного решения». Иоанн Хрисостом возмущался по этому поводу: «Что может быть нечестивее, чем приказ: вырывайте кости, переносите трупы! Эти чуждые правила вводит демон гробокопательства! Слыханное ли дело — перетаскивать мертвых? Виданное ли — переносить тела?». Гробокопательство с такой целью строго запрещалось, хотя освидетельствование останков мучеников и перенесение мощей поневоле было сопряжено с выкапыванием их из могил или извлечением из гробниц, саркофагов.

Невзирая на такого рода запреты, у монахов существовал особый обряд погребения, со временем получивший название афонского обряда. Он заключался в том, что через три года после смерти по благословению настоятеля монастыря гробокопатель извлекал кости умершего инока из гробницы. Под пение малой панихиды их омывали освященным церковным вином или родостамой — смесью розовой воды и вина, и монахи по виду и цвету костей разгадывали судьбу почившего. Если тело умершего оказывалось не истлевшим, тогда это считалось признаком греховности, отсутствия святости, и на всю братию налагался особый канон за непрощенные грехи умершего, а духовник или архиерей читал над останками разрешительную молитву. Затем труп опять зарывали в могилу и через несколько дней вновь проверяли его. Если плоть исчезала с костей, их помещали в монастырское костехранилище — липсанотеку.

Вообще, вопрос о сохранности покойника был не прост и порождал порой недоумения, двойные истолкования. Если останки были сухими и тем более источали приятный запах или миро, то это служило серьезным основание для признания усопшего святым. Если же, напротив, они были зловонными, почерневшими и вздутыми, то это означало крайнюю степень греховности и служило, к примеру, признаком того, что человек был отлучен от Церкви и предан анафеме. Но для светских лиц подобная экспертиза не практиковалась. Афонский обряд даже среди монахов использовался сравнительно редко, да и захоронения мирян на территории любого монастыря совершались только с разрешения епископа и долгое время были скорее исключением, чем правилом. Недаром считается, что одной из причин бурного распространения византийских монастырей в XI–XII вв. стало стремление вступающих в них иноков быть похороненными на монастырском кладбище.

* * *

Средняя продолжительность жизни византийцев составляла для мужчин — 35–44 года, а для женщин — 25–34 года, что вообще было обычно для античного и средневекового обществ. Старость тогда начиналась очень рано, в том возрасте, который мы сегодня называем зрелым. Весьма пожилым считался уже 50-60-летний, а 70-летний — очень старым. Попытки систематизировать сроки продолжительности жизни известных лиц на основании письменных источников дают весьма разнообразные результаты. Похоже, «долгожителями» являлись отдельные монахи, ученые, писатели и василевсы, конечно, если их жизнь не обрывалась насильственно, от мечей заговорщиков или раны в бою.