Ромейское царство

Собор 1438–1439 гг. по сути дела стал религиозным диспутом по наиболее спорным, ответственным доктринальным вопросам — об исхождении Св. Духа, о латинской добавке Filioque («и от Сына») к Символу Веры, о чистилище — существовании промежуточного состояния испытания душ после смерти и, конечно, о главенстве Папы. Показательно, что, несмотря на многомесячные ожидания, к разочарованию императора ромеев ни один европейский правитель лично так и не прибыл на Собор, а некоторые западные государи и архиереи, ссылаясь на свою убогость, голод и чуму, не отрядили даже посольств. От нескольких восточных послов южногреческого деспота Мореи, черноморского Трапезунда, Грузии и крошечной Молдовлахии толку было мало. Небольшая монофисистская делегация, представлявшая Армянского патриарха — католикоса, вообще добралась до Флоренции уже после подписания Папой соборного декрета с ромеями. Таким же никчемным, символическим оказалось заключение унии с христианами-коптами Египта и Эфиопии, если не считать того, что это встревожило египетского султана. В дальнейшем пустой окажется и уния Римской Церкви с сирийцами далекой Месопотамии и киприотами. Ее признают Польша, Литва, Киевский князь Александр, известный как Олелько, свояк Московского князя Василия, но не сам Василий, грезивший о гегемонии Москвы на всех русских землях. Уния греков с Латинской Церковью будет видеться ему как отход от Православия: он не находил ни малейшего политического резона подчиняться Папе. Царь греков, став вассалом «неверных»-мусульман, с точки Московского князя, не заслуживал никакой помощи. Тем более Василий не собирался воевать из-за него с турками.

Начавшись достаточно сдержанно, с затяжками, с неформальных дебатов, заседания Собора постепенно переросли в ожесточенную публичную полемику между латинами, проуниатски настроенными «западниками» и антилатинской православной партией. Атмосфера собрания временами весьма напоминала массовый психоз. В нервозной обстановке дело едва не доходило до рукоприкладства, бушевали эмоции. Если верить записям о дебатах — «Греческим актам», или «Практика» и их латинскому варианту, прочим сохранившимся отчетам-дневникам, мемуарам, обычно выдержанные, благовоспитанные, почтенные отцы Церкви опускались порой до площадной брани, какой позавидовали бы завсегдатаи грязных, задымленных таверн.

Латинофилов или латинофронов, то есть людей симпатизирующих латинским взглядам, более того, даже мыслящих по-латински, в качестве оратора представлял острый на язык, ученый грек Виссарион, а «рупором» ортодоксов, их «оборонцем» был не менее красноречивый непоколебимый ревнитель Православия, чернявый, экспансивный монах Марк Евгеник. Для поднятия реноме обоих незадолго до Собора рукоположили соответственно в митрополитов Никейского и Эфесского: в упадочном, забывавшем тягу к наукам осколке Византии явно не хватало высокообразованных, эрудированных кадров.