Ромео должен повзрослеть

– Нормально, – сказала Анна.

Рядом со Светкой возник Лева.

– Аня, держи хвост пистолетом.

– Автоматом, – тихо фыркнул Дрон.

Его начали бесить эти бесконечные слова поддержки – лучше бы уж молчали, а так Анне постоянно нужно отвечать, благодарить, тратить свои силы. Он чувствовал эти ее силы, как свои собственные, – ощущал, как иссякает запас ее стойкости.

Дверь наконец открыли и пригласили всех войти. Анна села на скамейку рядом с Михаилом Израилевичем и словно провалилась в четвертое измерение. Происходящее казалось ей нереальным, фантастически выдуманным. Она на скамье подсудимых! Она, дочь Анатолия Акулова, человека, которого все считали образцом порядочности и честности! Хорошо, что он сейчас не здесь, не видит ее на этом позорном месте, не слышит, что про нее говорят…

В зал вошли родители Жарко. Они прошли мимо смолкших рядов и уселись впереди. Отец уткнулся в телефон, а мать уставилась на Анну иступленным взглядом. Анна отвела глаза. И это тоже придется выдержать.

Зал постепенно заполнялся. Пришел Граубе, затем чуть позже Дроздов. Наконец появились прокурор и судья, обе женщины, примерно одинаковых лет, слегка за сорок. Анна смотрела на рассаживающихся по местам присяжных и думала только одно – скорей бы. Скорей бы все началось…

– …Прошу всех встать… Слушается дело Акуловой Анны Анатольевны, уроженки Москвы…

Анна слушала словно в тумане. Судья изложила дело и предоставила слово обвинению. Прокурор показалась Анне довольно доброжелательной дамой, она задавала вопросы, практически те же, что и Дроздов. Анна отвечала, стараясь говорить как можно более убедительно и спокойно. Единственное, чем она была озабочена, – не встречаться взглядом с матерью Жарко. Та продолжала буравить ее глазами из второго ряда. Прокурор закончила допрашивать Анну и перешла к свидетелям. Несколько преподавателей и студентов поочередно рассказали суду о том, какой злой и несправедливой была Анна. Это тоже было не ново. Дошла очередь и до Тихона Павловича. Он мялся, жался, но ничего плохого про Анну не сказал. Подтвердил, что Ольга в кабинете покончить собой не обещала и что Анна студентку не оскорбляла, а, наоборот, пыталась успокоить. Когда он закончил и сел, Лева поднял вверх большой палец. Анна едва заметно кивнула ему в благодарность – именно благодаря Леве историк из врага превратился в союзника. Затем допросили администрацию. Граубе был резок, критиковал Анну и несколько раз повторил, что это его упущение и отныне он примет самые строгие меры к подобным проступкам. Зеленина, наоборот, защищала Анну, как могла, просила учесть ее домашние обстоятельства вплоть до ранней потери родителей.

Потом слово передали Михаилу Израилевичу. Тот с ходу стал напирать на Ольгин дневник, вызвал Сажину и Мамаева, те, бледнея и заикаясь, тем не менее, сказали правду. Выступила Марина Сухаренко, горячо и со слезами просившая снять обвинение с самого лучшего педагога в колледже. После ее слов в зале не стихал гул. Судья несколько раз делала замечания то одним, то другим и наконец пригрозила прекратить заседание.

Шум с трудом, но стих, а тут подоспел и перерыв. Анна и Михаил Израилевич вышли в коридор, и там их обступила целая толпа. Это были сторонники Анны, все они во главе со Светкой старались сказать слова ободрения и поддержки. Лившиц выглядел чрезвычайно довольным, еще бы – дело явно склонялось в его пользу. Мимо прошла прокурор, за ней следовал Дроздов. При виде Анны и адвоката он притормозил и чуть наклонил голову. Анна поняла, что это знак поддержки, и кивнула в ответ.

– Анна Анатольевна! Вы не переживайте, – к ней подошла Мила Савушкина. – Сейчас нас с Соней вызовут, и мы подтвердим, что вы ничего плохого Ольге не желали. Все расскажем, как она себя вела, как истерила, как… – она умолкла, не окончив фразы. Анна перехватила ее взгляд и увидела Жарко-старшего. Тот стоял неподалеку и смотрел на нее с такой ненавистью, что ей стало не по себе.

– Радуешься? – спросил он хриплым полушепотом. – И этот старый прохвост тоже рад? Угробила человека и хочешь остаться безнаказанной?

– Анна Анатольевна не виновата в том, что произошло, – тихо, но твердо произнесла Мила. – Мы были там, мы видели. Правда, Соня? – она вытащила из толпы подругу. Та молча кивнула.

– Что ты врешь? – неожиданно взревел Жарко. – Разве тебя не учили, что врать нехорошо? Ты, дрянь малолетняя!

Из плотного кольца стоящих выступил Лева:

– Послушайте, не нужно так. Я прошу вас, успокойтесь. Здесь все решает суд. – Он попытался оттеснить Жарко от Анны и Михаила Израилевича.

– А ты кто такой? Что еще за сопляк? Учить меня вздумал? – не унимался Жарко.

– Я учитель. Я вел у вашей Оли физкультуру. И если вы не перестанете, то придется обратиться к судье.

– Испугал! – презрительно фыркнул Жарко, но все-таки развернулся и пошел к окну, где стояла его супруга.

– Держись, Аня, – Лева похлопал ее по плечу. – Мы тебя в обиду не дадим.

Анна поглядела на Сашку – тот улыбался ей, изо всех сил стараясь казаться спокойным, но в глазах была тревога.

– Саш, можешь чаю принести? Пить хочу, умираю.