Ромео

Разумеется, не обошлось без привычных нашептываний Фельдмана. Это всего лишь очередное проявление протеста, Сара. Попытка ощутить себя в безопасности, когда на самом деле ты дрожишь от страха. Страх можно сдерживать, но избавиться от него нельзя. Мы-то с тобой знаем, что гнет его будет лишь усиливаться. Твои тайны начинают выплескиваться наружу, а загнать их обратно, в темные лабиринты души, уже не удастся…

— Жаль, что мы не можем остаться здесь навсегда, — вырвалось у нее.

Аллегро, даже не взглянув в ее сторону, ответил:

— Не знаю, как насчет того, чтобы навсегда, но мы могли бы… — Он запнулся.

— Могли бы что? — настойчиво спросила Сара.

Их глаза встретились.

— Мы могли бы остаться на ночь, если вы захотите. Здесь есть… комнаты. Наверху.

— Комнаты?

— Ну, это просто моя идея. Я забыл о вашем приятеле. Гари, так, кажется, его зовут?

— Берни.

— Да, верно. Берни.

— Я могу перезвонить ему.

— Вы этого хотите?

— Что вы имеете в виду?

— Позвонить ему? — Аллегро поскреб щетинистую щеку. — Остаться здесь?

— Детектив, похоже, вы смущены.

— А вы, похоже, не так меня поняли. Я не собираюсь ставить вас в неловкое положение. Ведь я сказал: комнаты, а не комната. Я просто подумал…

— Что вы подумали?

— Сложный вопрос. Вам ведь на самом деле неинтересно, о чем я думаю.

— А если интересно — вы скажете?

Он улыбнулся.

— Нет.

Сара импульсивно потянулась к нему, лица их оказались на предательски малом расстоянии друг от друга.

— Хорошо, Джон.

— Господи, — прошептал он, взяв ее за подбородок и приблизив ее губы к своим губам.

Лишь только губы их соприкоснулись, Сара, хотя и страстно желавшая этого поцелуя, вдруг ощутила панический ужас и резко отпрянула. Если Джон Аллегро нужен ей лишь как убежище от страха, тогда роман с ним может обернуться для нее самым большим разочарованием.

Аллегро тут же взял себя в руки и поспешил извиниться.

— Глупо получилось. Послушайте, Сара, я знаю, что вы должны сейчас подумать…

— Нет, не надо, Аллегро. Не надо.

— Мы можем вернуться в город. Я отвезу вас к Гари. То есть к Берни.

— Вы этого хотите?

— Я хочу исполнить любое ваше желание.

— А если вы его не знаете?

— Надеюсь, знаете вы.

Сара какое-то время молчала. Потом прошептала:

— Я совсем не такая, как Мелани.

Аллегро устремил взгляд в темнеющую даль.

— Я это знаю.

— Вы хотели ее. Вас влекло к ней.

— Да. — Не было смысла отрицать то, в чем он уже признался.

— Тогда почему у вас не получилось близости с ней? Она вас отвергла?

— Нет.

— Тогда в чем причина?

— Не знаю, смогу ли я объяснить.

— Попытайтесь.

Он откинулся на спинку стула, крепко сцепив руки и зажав их между ног.

— Наверное, отчасти из-за Грейс.

— Вашей жены?

Он кивнул головой.

— Грейс доводила меня до бешенства. Бывало, что я уходил на работу, а она провожала меня до двери, долго стояла на пороге, глядя мне вслед, и я так думаю, что в этом молчаливом ожидании она пребывала весь день, пока я не возвращался домой.

— Мелани вызывала те же чувства? — удивленно спросила Сара. Какой бы ни была ее сестра, Сара не могла поверить, что она — такая целеустремленная и независимая — была хоть в чем-то похожа на неуравновешенную супругу Аллегро.

— Как ни странно, да, — ответил он. — Когда я ближе познакомился с вашей сестрой, у меня возникло ощущение, будто на самом деле существуют две Мелани — одна, которая смело идет по жизни, словно управляемая автопилотом, и другая…

— Та, которая проводит время в молчаливом ожидании? В ожидании, когда придете вы и вернете ее жизни смысл?

Аллегро обернулся к Саре и твердо посмотрел ей в глаза.

— В ожидании кого-то.

Сара отвернулась и уставилась в темноту. Да, в ожидании кого-то, верно. Это бесконечное обращение «ты» в ее дневнике.

— Для меня стало совершенно ясно: я не могу дать Мелани того, что ей хотелось, — продолжал Аллегро.

Сара повернулась к нему, во взгляде ее сквозил упрек.

— Не могли или не хотели? — Да. Взвали всю вину на него. На всех мужчин. Ведь они предали Мелани. Так же, как всю жизнь предают меня.

Аллегро мрачно улыбнулся.

— Вот что мне в вас нравится, Сара. Вы не боитесь сказать правду в глаза. Возможно, вы правы. Честно говоря, я и сам терпеть не могу, когда мной манипулируют. И еще более мне ненавистно ощущение собственной ущербности. Я мог бы переспать с вашей сестрой, — безучастно произнес он, — но один из нас не получил бы удовлетворения. И, хуже того, я бы опять увяз в трясине, из которой едва успел выкарабкаться.

— А как же я? Я для вас — та же трясина?

Взгляд его был пронзителен и суров.