Такая интерпретация, как после краткого представления случая указывает Лэйнг, развита на основании совершенно иной, по сравнению с медицинской, парадигмы – с опорой на фундаментальную онтологию Мартина Хайдеггера. Однако, на его взгляд, в проекте экзистенциального анализа психиатрическая диагностика представлена во всей своей крайности и нелепости. Живой опыт пациентки, как и в классической психиатрии, объективируется, деиндивидуализируется и, в конце концов, представляется как объективная диагностическая картина, хотя и развитая на основании философской системы. Лэйнг заключает:
Как жутко и зловеще! Просто немыслимо! Бинсвангер и другие эксперты сохраняют свою власть, хороня жизнь и вопли боли в могиле слов. Крики есть лишь симптомы истерии. Страх – симптом паранойи. <…> Слабость – это психастения. Ее экзистенциальный гештальт, словно перевернутый гороскоп, показывает развертывание шизофренического расстройства, которому было предопределено разрушить ее. Бедная маленькая богатая девочка[453]
.Такая карикатурность экзистенциального анализа показывает, по мнению Лэйнга, все то же свойственное науке противоречие, только теперь акцентированное в психиатрии. За объективными данными и объективностью диагноза на самом деле скрывается опыт психиатра.
Как отмечает Лэйнг, большинство психиатров используют в своей диагностической и терапевтической практике критерий, в начале XX в. предложенный Карлом Ясперсом. Тот говорил, что при диагностике психоза, в частности шизофрении, можно использовать критерий понимания: если психиатр может понять связи между переживаниями пациента, т. е. структуру его опыта, то он болен неврозом или, может быть, даже нормален, если же нет – перед ним больной психозом. Лэйнг вслед за Хельмом Штирлином называет этот критерий «аксиомой пропасти», т. е. существования пропасти, которая отделяет нормального человека (психиатра) от больного. На этом различии и построена, на его взгляд, диагностическая система психиатрии.
Однако, подчеркивает Лэйнг, развивая уже озвученные идеи, если повнимательнее присмотреться к этому критерию, то обнаружится, что пропасть эта не объективная, а субъективная. Она не связана с объективной реальностью, с набором объективных критериев, она переживается психиатром в опыте при столкновении и общении с другим человеком. Психиатр общается с пришедшим к нему человеком и на основании своего переживания, своих чувств, возникающих в присутствии другого, своего опыта коммуникации с ним, определяет, болен тот или нет.
Выходит, заключает Лэйнг, что психиатрия повторяет общенаучную ошибку. Говоря об объективности и требуя объективности, она не видит лежащего в основе своей диагностической системы живого, субъективного опыта психиатра, который он использует как инструмент объективной диагностики. Говоря о симптомах, Лэйнг пишет:
Они – названия различных типов переживаний психиатра… <…> Объективная психиатрия базируется не на биологии, а на верованиях. Биология как таковая – не более чем оправдание биологической психиатрии[454]
.В противоположность объективности научной теории и психиатрической практики Лэйнг концентрируется на исключительно субъективном опыте и в качестве наиболее показательного примера предлагает сосредоточиться на переживании пренатального и натального опыта. По сути, он повторяет те же идеи, которые уже озвучивал в «Фактах жизни», и подчеркивает исключительную важность подобных переживаний в жизни взрослого человека.
Эти штудии пренатального опыта включаются в широкую перспективу исследования субъективности повседневной жизни, т. е. того, что, по Лэйнгу, никогда не поддавалось и не поддастся научной объективизации. Пренатальный, как и любой другой опыт, исключается наукой, а сам опыт подрывает фундамент научного знания. Опыт и наука противоречат друг другу. Однако мы не можем отказаться от науки точно так же, как не можем отказаться от опыта, поэтому опыт необходимо поместить в горизонт исследования. Фактически Лэйнг имеет в виду то, что об опыте нужно начать говорить. А начиная этот разговор, необходимо задаться следующими вопросами: