Рони, дочь разбойника

Жеребцы выбились из сил, лишь когда день стал клониться к закату. Они стояли, понурив головы, у дерева, лишь изредка оглашая лес печальным, негромким ржанием.

– Они хотят пить, – сказал Бирк. – Напоить их надо, вот что.

Ребята отвязали присмиревших коней, повели к озеру, там сняли с них ремешки и дали им вдоволь напиться. Кони пили долго. А потом, совсем успокоившись, стояли не двигаясь и глядели на Бирка и Рони покорными глазами.

– Мы их все-таки усмирили, – с гордостью сказал Бирк.

Рони потрепала своего коня по шее, заглянула ему в глаза и попыталась объяснить, что его ждет:

– Слушай, Хитрюга, раз я сказала, что поскачу на тебе, значит, так и будет, понял?

Она крепко ухватила Хитрюгу за гриву и вскочила ему на спину.

– А теперь пошел, Хитрюга, – скомандовала она и в тот же миг полетела через его голову прямо в озеро.

Когда она вынырнула, то увидела, что Хитрюга и Дикарь галопом мчались к лесной чаще и вскоре скрылись из глаз.

Бирк протянул Рони руку и помог ей выбраться на берег. Он это проделал молча, не глядя на нее. Так же молча вышла Рони из воды. Она отряхнулась – брызги обдали все вокруг – и громко рассмеялась.

– Все ясно, – сказала она. – Сегодня мне больше верхом не ездить.

И Бирк рассмеялся:

– Мне тоже!

Наступил вечер. Солнце зашло, сгустились сумерки, те особые весенние сумерки, которые даже под деревьями оставляют отблески дневного света и никогда не превращаются в глухую темную ночь. В лесу стало тихо. Дрозд больше не свистел, кукушка не куковала. Все лисята и зайцы забрались в норки, белки – в дупла деревьев, гадюка уползла под свой камень. Теперь ничего не было слышно, кроме мрачного уханья филина, но и филин тоже скоро умолк.

Казалось, весь лес уснул. Но лес тут же стал медленно пробуждаться, начал жить своей сумеречной жизнью. Все ночные обитатели леса зашевелились. Что-то зашуршало, задвигалось, зашипело и захлюпало во мху. Лохматые тюхи прокрадывались между стволами деревьев, черные тролли выглядывали из-за камней, серые гномы выскакивали из своих тайных подземелий и громко фыркали, чтобы напугать всех, кто попадется им на пути. А с высоких гор слетали злобные друды, самые страшные и мстительные из всех существ, населяющих сумеречный лес. Они казались чернее сажи на светлом фоне весеннего неба. Рони увидела их, и они ей решительно не понравились.

– Знаешь, – прошептала Рони, – здесь всякой нечисти куда больше, чем нужно. Я хочу домой, ведь я промокла до нитки, да еще вся в синяках.

– Ну и пусть, что до нитки и в синяках, – ответил ей Бирк. – Зато целый день ты была в самой сердцевине весны.

Рони задержалась в лесу слишком долго. Расставшись с Бирком, она стала думать, что сказать Маттису, как объяснить ему, что ей необходимо было провести весь день до позднего вечера в лесу – ведь она вдруг оказалась в самой сердцевине весны.

Но ни Маттис, ни Ловиса не обратили на нее никакого внимания, когда она вошла в зал. Там все были заняты другим.

На расстеленной на полу шкуре перед пылающим очагом неподвижно лежал смертельно бледный Стуркас с закрытыми глазами. Рядом с ним на коленях стояла Ловиса и перевязывала ему рану на шее. А остальные разбойники толпились вокруг и удрученно глядели на них. Только Маттис метался из угла в угол, словно разъяренный медведь. Он гневно рычал и изрыгал проклятия.

– А, эти мерзавцы из шайки Борки!… Эти вонючие разбойники!… Эти грязные бандиты! Ну, подождите, я доберусь до вас!… Я вас так отделаю, что ни рукой, ни ногой не пошевелите!… Со мной шутки плохи, негодяи!

Слов он больше не нашел, поэтому издал дикий рев и замолк, лишь когда Ловиса строгим взглядом указала ему на раненого Стуркаса. Маттис догадался, что бедняге трудно переносить шум, и взял себя в руки.

Рони понимала, что к Маттису сейчас приставать не надо, она подсела к Лысому Перу и спросила его, что случилось.

– Таких, как Борка, надо вешать, – сказал Лысый Пер и тут же объяснил почему.

Маттис и его отчаянные молодцы с утра залегли на разбойничьей тропе, рассказал Лысый Пер. А там как раз проезжали разные путники, и среди них – купцы с большими тюками бакалейных товаров и мехов. Да и денег у них было полным-полно. Они оказались беспомощными, как дети, защищаться не умели, и, конечно, у них забрали все, что они везли.

– Неужели они даже не разозлились? – печально спросила Рони.

– Еще как! Орали, как полоумные, ругались, себя не помня от гнева. А потом вскочили на коней и ускакали. Наверно, чтобы пожаловаться фогту. Так я думаю.

И Лысый Пер захихикал. Но Рони не нашла в его словах ничего смешного.

– И представь себе, – продолжал свой рассказ Лысый Пер, – когда мы уже навьючили все захваченные товары на наших лошадей, откуда ни возьмись, появляется этот чертов Борка и требует себе часть нашей добычи. Дело дошло до того, что эти бандиты стали в нас стрелять. И Стуркасу стрела угодила прямо в шею. Ну, и мы, понятно, тоже начали отстреливаться и ранили двоих или троих. Маттис как раз подошел к ним и услышал, что говорил Лысый Пер.