Рони, дочь разбойника

– Погодите, это только начало! – сказал он и заскрипел зубами. – Всех перебью! Р-разом! До сих пор я вел себя мирно. А теперь Борке и всем его разбойникам крышка.

Рони разозлилась не на шутку.

– А что, если будет крышка всем разбойникам Маттиса. – спросила она. – Об этом ты не подумал?

– И не буду думать! – оборвал ее Маттис. – Потому что этого не может быть никогда.

– Кто знает, – сказала Рони и подошла к Стуркасу.

Она села возле него и положила ладонь ему на лоб. Да, он пылал. Стуркас открыл глаза, увидел Рони и улыбнулся.

– Меня так легко не выбить из седла, – с трудом произнес он.

Рони взяла его руку в свои.

– Да, Стуркас, тебя так легко не выбьешь из седла.

Она долго сидела рядом с Стуркасом, не выпуская его руки. Слез в ее глазах не было, хоть ей и хотелось плакать.

9

Три дня Стуркас метался в жару, так и не приходя в сознание. Он очень тяжко болел. Но Ловиса умела лечить. Она отпаивала его настоями разных трав, делала компрессы, ухаживала за ним, как мать родная, и, ко всеобщему удивлению, уже на четвертый день Стуркас встал, правда, ноги у него еще подкашивались, но вообще-то чувствовал он себя вполне бодро. Стрела попала Стуркасу в шею, в самую жилу, и, заживая, жила эта стянулась, отчего голова Стуркаса склонилась набок. И это придавало ему весьма настороженный вид, хотя на самом деле он остался таким же, как всегда, веселым и беззаботным. Все разбойники радовались, что он выжил. Правда, иногда они дразнили его «фик-фок на один бок», но, конечно, в шутку, и Стуркас на них не сердился.

А вот кто сердился, так это Рони. Война между Маттисом и Боркой сделала ее жизнь очень тяжелой. Прежде она думала, что их вражда как-нибудь пройдет сама собой. Но вместо этого она вспыхнула теперь с новой силой и стала просто опасной. Каждое утро, когда Маттис со своим отрядом выезжал из Волчьей Пасти, Рони не знала, сколько разбойников вернется домой живыми и здоровыми. Успокаивалась она только вечером, когда все собирались за длинным столом, но наутро ее снова охватывала тревога, и она как-то спросила отца:

– Почему ты и Борка враги не на жизнь, а на смерть?

– Спроси об этом Борку, – ответил Маттис. – Первую стрелу пустил он, спроси Стуркаса.

В конце концов и Ловиса высказала свое мнение:

– Эх, Маттис, Маттис, а ребенок-то поумней тебя будет. Чувствую, кончится все это кровавой баней и горем. И какой в этом прок?

Маттис, как всегда, разозлился, когда понял, что не только Рони, но и Ловиса против него.

– Что? Какой в этом прок? Какой прок?! – кричал он. – Да тот прок, что Борки не будет больше в нашем замке! Поняли, глупые вы гусыни!

– А разве для этого обязательно пролить кровь и перебить всех? Конечно, иначе вы не уйметесь! Неужели другого способа нет?

Маттис мрачно поглядел на нее. Спорить об этом с Ловисой – еще куда ни шло, но то, что Рони против него, – это уж слишком!…

– Попробуй найди, если ты такая умная. Выдвори этого Борку из замка! Пусть валяется со всей своей паршивой шайкой где-нибудь в лесу, я его и пальцем не трону.

Он мрачно замолчал, задумался и пробормотал:

– В общем, так: если я не убью Борку, то грош мне цена.

Рони и Бирк проводили все дни в лесу. Это было их единственной радостью. Но теперь ни она, ни Бирк не могли радоваться весне так беззаботно, как прежде.

– Даже весну нам испортили. И все из-за этих двух старых упрямых атаманов, у которых нет ни капли ума.

Рони было грустно от того, что ее Маттис превратился в старого упрямого атамана без капли ума. Ее Маттис, самый лучший из всех, ее гордость! Как могло дойти до того, что всеми своими заботами ей не с кем поделиться, кроме Бирка.

– Не будь ты моим братом, – сказала она, – я бы просто не знала, что делать.

Они сидели у озера, а вокруг них бушевала в своем великолепии весна, но они ее почти не замечали.

Рони задумалась.

– Но не будь ты моим братом, меня, наверно, не интересовало бы, убьет Маттис Борку или нет.

Она взглянула на Бирка и рассмеялась.

– Выходит, ты виноват в том, что у меня столько забот.

– Я не хочу, чтобы у тебя были заботы, – сказал Бирк. – Но и у меня те же заботы.

Они долго еще сидели у озера, и на душе у них было тяжело. Но они были вместе, и это утешало. И все же они грустили.

– Как ужасно не знать, кто вечером будет живой, а кто – мертвый.

И Рони вздохнула.

– Но ведь пока еще никого не убили, – сказал Бирк, чтобы ее утешить. – Правда, наверно, только потому, что лес кишмя кишит солдатами. У Маттиса и у Борки просто руки не доходят убивать друг друга. У них есть дело посерьезней – убегать от солдат.

– Ага, – сказала Рони. – Это нам здорово повезло.

Бирк рассмеялся.

– Во, дожили! – воскликнул он. – Мы с тобой радуемся, что солдаты хозяйничают в нашем лесу!

– Как все это ужасно, – повторила Рони. – И так у нас с тобой будет всегда, всю жизнь.

Потом они пошли на луговину, где пасся табун диких коней. Они сразу увидели Хитрюгу и Дикаря. Когда Бирк свистнул, оба коня подняли головы и как-то задумчиво поглядели вдаль, но тут же принялись щипать траву. Они решили не обращать внимания на свист Бирка, это было ясно.