Ронины из Ако (Свиток 3)

Обуреваемый такими думами, Котаку стоял на крыше, выпрямив во весь рост свое тощее тело и сжимая кулаки. Перед ним под звездным небосклоном, плотно прижавшись друг к другу, уходили в необозримую даль укрытые снежным пологом и объятые дремой черепичные крыши Эдо. Только ветер налетал снова и снова, дробя мерцанье звезд в бесчисленных бликах и развевая волосы Котаку.

«— Рано, — говорил он себе, — еще рано. Но именно в этот час ронины, наверное, с боевым кличем отважно бросаются на штурм. И мне нужно всем сердцем молиться за них!»

Студеный ветер не доносил издали боевого клича только леденил иззябшее тело. Звезды, которым не было никакого дела до человека на крыше, продолжали неспешное пышное шествие в небесах, словно следующие своим путем посреди космического хаоса — бесчисленные белые цветы в заповедном саду.

Луна зашла; гасли, словно испуская дух, одна за другой немногие оставшиеся звезды. Котаку оставался на крыше, пока небо окончательно не посветлело. Наконец, заслышав доносящийся издали знакомый шум пробуждающейся улицы, он осторожно спустился вниз. Языки пламени так и не появились. Это позволяло считать, что ронинам удалось-таки выполнить свой обет. Кутаясь в одеяло на ложе, почти не чувствуя заледеневших рук и ног, Котаку уже подумывал о том, что немного спустя надо будет самому пойти разузнать, что все-таки происходит.

— Ваша милость! Господин Хосои! — вдруг окликнул кто-то, когда Котаку наконец сам того не заметив задремал.

Голос доносился из-за ворот, и Котаку понял, что принадлежит он не кому иному, как Ясубэю Хорибэ, который громко и радостно объявил:

— Хочу вас обрадовать! Мы исполнили наш обет и сейчас отходим к храму Сэнгакудзи. И за гробом не забудем вашей доброты. Пришла пора расставанья — в этой жизни едва ли суждено нам свидеться вновь. Прощайте же и будьте счастливы!

— Хорибэ! — подскочил на своем ложе Котаку.

Наспех накинув хаори и прихватив меч, он выбежал из спальни, миновал прихожую и метнулся к воротам, которые оказались закрыты. Пока Котаку отодвигал засов, Ясубэй, не забывший друга и покинувший ради него боевой строй, уже ушел, нагоняя уходящих товарищей. Когда Котаку выглянул наконец за ворота, вокруг было безлюдно — лишь снег на крышах по одной стороне переулка подтаивал под утренним солнцем, обрушиваясь на землю со стрех.

Котаку бросился вдогонку, добежал до большой поперечной улицы, но Ясубэя нигде не было видно. Он снова пустился бежать, но и на следующем перекрестке никого не увидел. В отчаянии он остановился, решив, что, может быть, выбрал не ту дорогу. Внезапно улица необычайно оживилась — вблизи послышался топот, зазвучали голоса. Казалось, множество людей перекликается на бегу. Заскрипели отодвигаемые щиты-амадо. Люди сбегались со всех сторон.

— Да где же? Где?! — кричал кто-то с площадки на крыше дома.

Котаку, решив, что надо попробовать посмотреть еще у реки Сумида, снова пустился бежать. Пробежав еще немного, он оказался стиснут густой толпой, которая стремилась в том же направлении. Разбрызгивая во все стороны мокрый подтаявший снег, люди со всех ног мчались вперед. Многие понятия не имели, что случилось, и выскочили из дому, как и Котаку, в ночных халатах.

Наконец в просветах среди бегущих показались впереди воды реки. Он присоединился к толпе, стоявшей плотными рядами вдоль набережной, вглядываясь вдаль, в сторону моста Эйтай, и тоже стал смотреть в том же направлении. На мосту тоже толпилось множество народа, но меж прочих в толпе чернела стройная колонна, которая уже собиралась сходить с моста на противоположный берег. Котаку видел, как ярко блестели в лучах восходящего солнца острия копий. Он так и впился глазами в колонну, чуть не крикнув: «Вот же они!» Бешено продираясь сквозь толпу, он поспешил к мосту.

— Вы что?! Больно ведь!

— Чего толкаешься?!

— Чего хулиганишь?! — шипели и взвизгивали со всех сторон.

— Простите! Очень надо! Пропустите, пожалуйста! — приговаривал Котаку, энергично пробиваясь вперед.

Однако чем ближе к мосту, тем сильнее становилась давка, и в конце концов стало невозможно двинуться ни вперед, ни назад. Зажатого в толпе Котаку порядком помяли и потрепали. В густо кишащей толпе из уст в уста передавались слухи о том, что сделали ронины, и звучали громкие слова одобрения. Ловить эти отзывы Котаку было приятней, чем если бы он слушал похвалы в свой адрес. Он оставил намерение бежать вслед за ронинами и, влившись в это людское море, вместе со всеми с волнением осмысливал случившееся, так что слезы готовы были вот-вот хлынуть из глаз.

«— Неужели они все-таки сделали это?! Неужели правда?! — радостно твердил он про себя».

Ему казалось, что он все еще спит и видит сон. На сердце стало легко и свободно — будто с него сняли тяжкую ношу, которая много лет бременем давила на плечи.