Казалось, Харб не собирается пережидать. Если он замолчал, то весь его облик говорил, что ему просто захотелось помолчать. А потом он захотел говорить. И, как дети, дикие люди избегали встретить с ним глазами.
— Но мне нужно кое-что за это. Больше, чем просто позаботиться о мистере Флиндерсе. О, конечно, о нем нужно позаботиться. Прежде всего нужно. Но потом нужно будет сделать еще кое-что. Вы знаете этого человека, — Ран выступил вперед, — он среди вас жил недавно. Слушайте его.
Очевидно, они не хотели слушать его, они хотели побыстрее получить свои ружья и убраться. Но они слушали. Они слушали. не прерывая. Гильдсмены засмеялись бы, но эти дикие люди не смеялись. Ран даже хотел, чтобы они… засмеялись, или запротестовали, или сделали бы что-нибудь, только бы не стояли так, глядя на него глазами, подобными ночным бассейнам.
Он говорил им о лихорадке. Он даже не осознавал, что так много знает о ней. Как она приходит внезапно, как бы ниоткуда. Он говорил. Человек может сидеть у своего очага и чувствовать себя, как обычно, потом попытаться встать на ноги, и не сможет сделать этого без посторонней помощи. Жар, сменяющийся ознобом, дрожание всех членов и долгие недели вынужденной неподвижности и иногда, часто… смерть… Посадки, что погибают от отсутствия ухода, рыболовные лодки, стоящие у причалов из-за отсутствия рыбаков, голод, опускающийся на землю.
— Вы осуждаете нас за то, что мы не даем вам медикаментов. И нельзя сказать, что это несправедливое обвинение. Но так или иначе мы не даем вам медикаментов. Их делают слишком далеко отсюда, их всегда не хватает, и никогда не будет хватать. Но я могу сказать вам, как вообще уничтожить лихорадку. А если не будет лихорадки, то не нужны будут и медикаменты.
Они стояли молча, но не проявляли нетерпения. Кто-то из них сказал:
— Говори.
Ран глубоко вздохнул.
— Вы знаете, что люди Флиндерса убили Олд Гана и захватили в плен его дочь и меня. Вы знаете, что мы бежали. Но вы, очевидно, не знаете того, как мы вернулись сюда, на север, к Гильд-станции. Рассказать вам? Мы пришли через Роркленд.
Он захватил их, захватил все их внимание. Он рассказал им, как он разговаривал с рорками, и они верили ему. Он рассказал, что среди рорков живут люди, воспитанные ими, и они верили ему. Что и эти люди и сами рорки страдают от токской лихорадки. И они верили. Если бы он сказал им, что рорки умеют летать или, что они собрали огромные сокровища из золота и драгоценностей, они и тогда бы поверили ему, ибо он затронул самое сердце легенд, столь же достоверных для них, как мрачные факты их угрюмой, тяжелой жизни.
Далее он говорил о своих подозрениях относительно источника лихорадки, о том, что ее вспышки точно следуют за периодами размножения рипов.
— Убейте рипов, — сказал он, — и вы убьете лихорадку.
Медленно, медленно они закивали; но их глаза неотступно следовали за ним, и в их глазах и на их лицах был написан невысказанный вопрос.
— Вы хотите знать,
Я не знаю определенно, сможем ли мы и рорки работать вместе, чтобы уничтожить рипов и лихорадку, которую они распространяют. Но мы можем попытаться. Мы обязаны попытаться. Делайте свои ружья. Разделайтесь с Флиндерсом. А потом позвольте мне организовать совет с рорками. Если они захотят, вы тоже захотите.
Такова наша цена.
Взволнованное молчание прервал Жан:
— А сели мы скажем «нет»?
Презрительная усмешка скривила рот Ломара.
— Вы знаете, из-за чего я здесь? — спросил он. — Я здесь из-за краснокрылки. Знаете ли вы, зачем существует Станция? Ради краснокрылки. Вы говорите, что не любите Гильдию. Хорошо. А теперь спросите меня: любит ли вас Гильдия? Да, вы скалите зубы и вы смеетесь, настолько это глупо.
А теперь подведем итог. Гильдия нуждается в вас только для получения краснокрылки. Но вы нуждаетесь в Гильдии, чтобы оставаться в живых. Если мы не прекратим распространение лихорадки, сбор краснокрылки упадет до нуля. А когда это случится, без всякого сомнения, прекратится и деятельность Станции.
И вы останетесь одни. А ведь вы помните, что случилось в прошлый раз, когда планета была покинута?
Если бы они осмелились, они набросились бы на него и разорвали бы на куски. Он видел это в их расширенных глазах, обнаженных зубах, раздувавшихся ноздрях, в конвульсивных движениях их рук и тел. О, да. Они помнили. Но они не посмели. И наконец заговорил старый Доминик:
— Это сумасшедший план, — сказал он. — Но если вы рискнете, мы тоже рискнем.
7