Рос орешник...

А у этих двух сарафаны клеш,
Гляну под них — там колючий еж,
Вошь да блоха, ха-ха-ха!
А может ли бог жить без греха?

Оно косо глянуло на Лизоньку. Та задрожала, опустилась на колени:

— Я без креста… была…

— Без креста! Без креста! — обрадовалось оно и подпрыгнуло.

— Я боюсь! — вскрикнула Лизонька, болезненно надломила брови.

— Я боюсь! Я боюсь! — снова обрадовалось оно и захохотало. Приблизилось к Лизоньке, хватануло лапкой по ее волосам, спутало их.

Лизонька уставилась синими безумными глазами на маленькое чудовище, губы ее задергались:

— Пошто живу? Живу-у пошто? Хоть бы помереть.

— Помереть! Помереть! — Оно подняло подол, выставив отвратительную босую ногу с горошинками-пальцами. — Помереть! Мертвые не умирают, у-у-у-у-у!

Оно обхватило Лизоньку лягушачьей лапкой. Та вытянулась на коленях и неожиданно закричала горько и пронзительно. Даже оно отшатнулось, ахнула барыня, заплакали стоявшие рядом с ней бабы.

— Замолчи! Пре-крати! Дура! — закричал конюх.

— У-у-у-у, ха-ха-ха! — прыгало оно и смеялось, отвратительно разинув рот.

Лизонька билась на земле в каком-то странном, жутком припадке.

— Облить водой! — приказала барыня и стала подниматься по ступеням в дом.

Подоспевшая кухарка плеснула на Лизоньку из ведра.

— Мало. Ну-кось, Мотька, тащи еще от колодца. Эк ведь гнет ее, страдалицу…

Лизонька обняла грязную, сырую землю. Тоненький кленок дрогнул мокрыми листьями и попался гибким стволом ей в ладонь. «Пошто он тут?» — мелькнуло в ее сознании и потухло…

Голый и большой клен во дворе лесозаготовительной столовой. Лиза видела его каждый день, приходя на работу, из окна своей судомойки. Могучие кленовые ветки царапали блеклое небо, корявился измученный ствол. Бесконечное время быстро текло, цвело белыми подснежниками, лило теплыми дождями, осыпало желтыми листьями, мело холодными метелями… К Лизе в дом поселили двух эвакуированных из Ленинграда детей: девочку-подростка и мальчонку лет шести. Это были брат с сестрой. Тяжелая военная зима морила холодом и голодом. Лиза с утра до ночи работала на лесоучастке. Усталая и молчаливая, приходила она вечером домой, приносила немного картошки и хлеба, топила печь. Девочка, укрывшись одеялом, лежала в постели и кашляла. Мальчик же всегда бросался к ней навстречу и, подходя близко, так и ходил за Лизой, стараясь заглянуть ей в лицо. Ему было любопытно, принесла ли она поесть, что она скажет и почему нет писем от папы. Но, видимо, он побаивался спрашивать об этом угрюмую Лизу и только ходил за ней по пятам от стола к печке, серьезно поглядывая карими глазенками.

— Чего под ногами толчешься? Лезь на печь, там тепло. Будет готово есть, позову.

— А папа нам скоро напишет письмо?

— Откуда мне знать? Может, недосуг ему писать…

— А что он делает?

— Воюет.

— На коне? Он раньше на коне скакал… с саблей, как Чапаев…

— Кто такой Чапаев?

— Он с усами… самый сильный…

— Ишь ты! Лезь на печь… А это что?

— Это мы письмо папе написали. У Ленки карандаши цветные есть, три штуки… А бумаги мы у тебя за сундуком нашли…

— Куда теперь это письмо девать?

— В почтовый ящик брось.

— Отвезут, думаешь, отцу-то?

— Отвезут. А я раньше красками рисовал.

— Чего рисовал?

— Яблоки. Дождь. Человечков. А на улице холодно?

— Холодно.

— Очень, очень холодно?

— Очень, очень.

— Мама озябнет, она в одном платье.

— Почему в одном платье?

— Так папы же не было! Никто и не одел ее тепло. А папа никогда не разрешал ей в одном платье на улице быть, всегда ругался и велел одеваться тепленько.

— Почему папы не было?

— Он уехал на фронт. А мама умерла, ее в одном платье закопали, и папа не видел.

На кровати всхлипнула девочка, мальчик тоже завытирал глаза и прижался к Лизе.

— Ну, ну, маленький. Я вот, почитай, всю жизнь одна — и не плачу. Не плачу. Смотри-кось, я тебе что принесла! — и Лиза достала из кармана стеклышко.

Мальчуган прижал его к заплаканному глазу:

— Ой, красненькое! Ленка, Ленка!

Перед его глазами поплыли малиновые стены избы, малиновые занавески, малиновая печь, малиновая Лиза… Он радостно запрыгал, побежал к сестренке, залез к ней на кровать:

— Все-все красненькое! И ты…

А поздно ночью, когда накормленные дети спали в тепле, Лиза сидела с лучиной по старинке и шила. Резала широкие юбки и, тихонько поглядывая на спящих, говорила сама себе:

— Пальтишко выйдет, выйдет в самый раз из этой жакетки. А из юбки — платье Лене… А эту белую кофточку, чего ее беречь! Давнишняя, уже велика мне, тело-то иссохло, уж больно ворот велик… Куда беречь? Леночке ее перешью, а тряпки на куклу.

Когда утром дети просыпались, то Лизы в избе уже не было. В печи ждала картошка, а на столе хлеб, завернутый в полотенце, а на нем смешная кукла с кудельными волосами и угольными бровями. Мальчик смеялся. А девочка радостно прижимала руки к худой груди и кашляла:

— Колет вот здесь.

А через неделю в избу пришли две женщины. Лиза сильно плакала и целовала девочку, а та, белая и неподвижная, лежала, раскрыв в потолок глаза. Лиза сняла свою фуфайку и укутала маленькое неживое тело.