Росгальда

Он прошел мимо парка, дома и ворот и спустился вниз, в город, где поужинал в народном погребке и долго сидел, просматривая газеты.

Между тем его сыновья были давно дома. Альберт сидел у матери и рассказывал. Пьер очень устал, не хотел ничего есть и уже спал в своей хорошенькой маленькой спальне. И когда отец ночью вернулся и проходил мимо дома, нигде не было видно света. Теплая беззвездная ночь окутывала парк, дом и озеро черным молчанием, а из неподвижного воздуха тихо падали мелкие капли дождя.

Верагут зажег у себя в гостиной огонь и сел за письменный стол. Его сонливость совершенно исчезла. Он взял листок почтовой бумаги и стал писать Отто Буркгардту. В открытые окна влетали ночные бабочки и мошки. Он писал:

«Милый Отто!

Ты, верно, не ждешь теперь письма от меня. Но раз я уже пишу, то ты, конечно, ждешь большего, чем я могу дать. Ты ждешь, что теперь все во мне пришло в ясность, и я вижу испорченный механизм своей жизни в разрезе так же ясно, как, тебе кажется, видишь его ты. К сожалению, это не так. Правда, с тех пор, как мы с тобой поговорили об этом, во мне точно вспыхнула зарница, и в иные мгновения много мучительного раскрывается передо мной; но здесь нужен ясный свет дня, а его еще нет.

Что я сделаю потом, я не могу сказать. Но я еду! Еду с тобой в Индию, и ты уж позаботься о билете для меня, когда соберешься ехать. Лето я хотел бы еще провести здесь, но осенью – чем раньше, тем лучше.

Картину с рыбами, которую ты здесь видел, я хотел бы подарить тебе, но мне было бы приятно, если бы она осталась в Европе. Куда ее послать?

Здесь все по-прежнему. Альберт разыгрывает светского человека, и мы обращаемся друг с другом необыкновенно почтительно, точно посланники двух враждебных держав.

Перед отъездом я еще раз жду тебя в Росгальду. Я должен показать тебе картину, которая будет готова на этих днях. Она недурна и была бы славным заключительным аккордом, если бы меня за морем сожрали ваши крокодилы, что, впрочем, несмотря ни на что, было бы мне нежелательно.

Пора ложиться, хотя спать совсем не хочется. Я сегодня провел девять часов у мольберта.

Твой Иоганн».

Он надписал адрес и положил письмо в переднюю, чтобы Роберт утром отнес его на почту.

Лишь теперь, высунув в окно голову, художник заметил шум дождя, на который раньше, сидя за письменным столом, не обратил внимания. Он падал из мрака мягкими полосами, и Верагут долго еще, лежа в постели, слышал, как он струился и маленькими звонкими ручейками сбегал с отягощенной листвы на жаждущую землю.

X

– Пьер такой скучный, – сказал Альберт матери, когда они вместе сошли в освеженный дождем сад нарезать роз. – Он и все время был не очень-то мил со мной, но вчера он был совсем невозможный. На днях, когда я заговорил о том, чтобы поехать куда-нибудь вместе, он был в восторге. А вчера он как будто совсем не хотел ехать, мне пришлось его почти просить. Для меня это было не такое большое удовольствие, раз я не мог ехать парой. Я поехал собственно только ради него.

– Разве он дорогой вел себя не хорошо? – спросила фрау Верагут.

– Ах, хорошо-то хорошо, но он был такой скучный! Иногда в нем чувствуется прямо что-то пресыщенное, в таком мальчугане! Что бы я ему ни предложил или ни показал, он едва удостаивал кивнуть головой или улыбнуться. Он не хотел сидеть на козлах, не хотел учиться править, не хотел даже есть абрикосов. Совсем как какой-то избалованный принц. Прямо досадно! Я говорю это тебе потому, что в другой раз я, право, не возьму его.

Мать остановилась и испытующе посмотрела на него, улыбаясь над его возбуждением и любуясь его сверкающими глазами.

– Ах, ты, большой мальчик, – успокаивающе сказала она, – ты должен быть терпелив по отношению к нему. Может быть, он был не совсем здоров, он и сегодня утром почти ничего не ел. Это случается иногда со всеми детьми, с тобой это тоже бывало. Легкого расстройства желудка или скверных снов ночью достаточно для этого, а Пьер ведь у нас такой хрупкий и чувствительный. И потом, пойми, он, может быть, немножко ревнует. Ты должен принять во внимание, что обыкновенно я все свое время отдаю ему, а теперь ему приходится делиться с тобой.

– Но ведь у меня каникулы! Он мог бы понять это, он не глуп!

– Он ребенок, Альберт, ты старше его и должен быть благоразумнее.

С отливавших металлическим блеском листьев еще падали капли. Мать и сын выбирали исключительно желтые розы, которые Альберт особенно любил. Он раздвигал верхушки кустов, а мать садовыми ножницами срезывала еще мокрые цветы, жалко свисавшие вниз.

– Скажи, я был похож на Пьера, когда был в его возрасте? – задумчиво спросил Альберт.

Фрау Адель подумала. Она опустила руку с ножницами, заглянула сыну в глаза и затем закрыла свои, чтобы вызвать в себе его детский образ.

– Наружностью ты был довольно похож на него, за исключением глаз. Только ты был не такой тонкий и высокий, ты начал расти позже.

– А вообще? Я хочу сказать, характером?